Пламя клинка

Он наклонился к гному так низко, что их глаза встретились.

— А меня бояться не надо; бойся ее.

Багряно-черные всполохи заметались по кузне.

Люто завыл, засвистел, пронзительный ветер, заскрипели доспехи, стали биться о стены мечи и боевые секиры.

Диким, бешеным хохотом зашлись где-то далеко упыри.

В центре ковальни, на гранитном полу, закружилось темное, дымящееся кольцо, в центре его поднялась старуха, горбатая и седая, в длинной белой епанче, с воротником из сушеных человечьих кистей.

Она опиралась на длинную кривую клюку, и, присмотревшись, я понял, что посох был свит из кишок и жил, с вкраплениями живых распахнутых глаз.

— Духи и полудухи, — проскрипела колдунья, — крючедуши и аггелы, силой шести Исходов, что хуже смерти, велю вам — явитесь мне и служите!

Торвальд попятился, шепча глухие проклятия.

Пол задрожал и треснул; из глубоких провалов начали выползать уродливые, мерзкие существа. Каждое — размером с турецкий большой барабан, их круглые, приплюснутые тела покрывала густая плесень.

В центре спины открывался голодный глаз, обрамленный гниющей плотью.

Восемь человеческих рук, изломанные, словно паучьи лапы, росли вокруг пульсирующего туловища, а между ними торчали человеческие же носы, жадно ловящее каждый запах.

Многие из них были искалечены, — сломаны, прижжены железом или наполовину отрублены.

— Ищите, слуги мои! — прошипела ведьма. — Ищите и достаньте мне беглеца!

Несколько мерзких тварей разбежались по кузне.

Двигались они быстро, словно сороконожки.

— Нет, нет! — загромыхал Торвальд. — Прочь из моей ковальни!

Кинувшись к стене, гном сорвал секиру, чьи лезвия носили те же гербы, что и двери кузницы.

Взмахнув двойным топором, он бросился на колдунью.

Ярко вспыхнуло магическое кольцо, и Торвальда отшвырнуло в сторону.

— Ищите, ищите, — шептала ведьма. — Именем Белиала, Карро и Аббадона…

Твари были повсюду.

Ползали по мраморным стенам, сновали по закопченному потолку, с грохотом роняли доспехи, забирались внутрь кораценских панцырей и жадно обнюхивали гномьи молоты.

Крики и визг чудовищ — резкие, словно мокрым кинжалом по щиту, шорох и топот паучьих лап наполнили кузню.

5

Я опустил голову.

Нельзя было вмешиваться, этим я бы только навредил Торвальду.

— Ну, здесь он, здесь? — торопил Казантул.

Если не можешь истребить зло, уходи.

Если невозможно и это, просто исчезни.

Я глубоко вздохнул.

Справа от меня, у стены из багряных мраморных квадров, стоял зерцальный доспех.

Лица людей мелькали на нем — бородатые варвары с острыми топорами-сагарисами, гневные, суровые гномы в шлемах-черепниках с острыми зубцами, посохи магов искрились кривыми молниями, и тени драконов скользили над полем боя.

Склонив голову, я всматривался в видения прошлого, пока не отыскал в них себя. Мы встретились взглядами, и отблески ушедшего таяли, пока не осталось лишь мое отражение.

Чем глубже ты заглядываешь в свою душу, тем нереальней становишься и тем больше сил обретает твой зеркальный двойник; яркий фантом вырос подле меня, а сам я растаял.

Никто не заметил этого.

Всем казалось, что я по-прежнему там, у длинного верстака с распоротым големом.

Осторожно, стараясь не сбить пузатые ламилляры и начищенные бриганты, я проскользнул по кузне и оказался у плавильной печи.

Теперь за ее громадой, в дыму и отблесках пламени, ведьма и купец не могли увидеть меня. Я коснулся гудящей стенки, и домна медленно отворилась.

Внутри была потайная комната.

Это древняя хитрость гномов — никто не рискнет приблизиться к ревущему горну.

Прячься там, где побоятся тебя искать.

В закуте сидел скарбник.

Испуганно вжался в угол и смотрел на меня, закрываясь кайлом — шахтерской острой киркой.

Ростом был меньше Торвальда, но шире в плечах. Русую бороду вязал в три пряди, и на конце каждой покачивался адамантовый амулет.

Щеки и шея грязные, черные, словно беглец и впрямь подгорел в печи, но я знал, что на самом деле это угольная пыль, прямо из шахты.

Кирка казалась простой, и только на рукояти медузьим глазом темнела печать Ордена вольных каменотесов.

В углу стояла миска с застывшей кашей, резная деревянная ложка валялась рядом. Полупустая бутыль с гномьей можжевеловкой, видно, беглеца застали за трапезой, да он так и забрался в тайник с едой.

— Прочь, прочь, нечистый! — зашептал скарбник.

— Шею сперва помой, а потом уж других называй нечистыми.

Я вошел в домну.

Стены потайной комнаты гудели и вздрагивали. Там и здесь растекались алые прожилки.

Время от времени часть переборки таяла, и бурлящий, расплавленный адамантий сиял сквозь рваную прорешь, но он не мог просочиться внутрь — покорный воле гномьего кузнеца.

По крайней мере, я на это надеялся.

— Тихо, — приказал я.

Плотно закрыл за собой потайную дверь.

Скарбник меня не слышал.

Сжался в своем углу, блестя маленькими ртутными глазами. Рот его исказился, костяшки пальцев на рукояти кирки мучительно побелели.

Потом он вдруг прыгнул, замахнулся кайлом, метя прямо мне в голову.

Я вздохнул, поймал горе-воителя, как расшалившегося кота, и опустил на пол.

Отобрал кирку.

— Слушай меня внимательно, — сказал я.

Наши глаза встретились.