Пламя и крест. Том 1 (ЛП)

Девочка продолжала смотреть на него с ненавистью в глазах, а её лицо покрылось кровавым румянцем. Ловефелл задумался, с кем он имеет дело. Ну, конечно, не с демоном, который превратился в ребёнка и устроил себе дом из его невинного, крещёного тела. Это он уже проверил гораздо раньше, и такую возможность со стопроцентной уверенностью исключал. Оставались две возможные ситуации. Анна-Матильда могла быть окутана заклинанием иллюзии, но Ловефелл никогда в жизни не слышал про ведьму настолько сильную, чтобы создать заклинание столь реалистичное и столь долговременное. Если бы ведьма подобной мощи существовала, то она смела бы Ловефелла одним движением мизинца. Или движением брови. Оставалась вторая возможность. Скорее всего, Анна-Матильда была ведьмой, которая провела чрезвычайно сложные ритуалы, позволяющее ей в момент смерти удержать душу от падения в адские бездны. Сведущие в искусстве ведьмы знали способы, позволяющие им вернуться в мир живых. Ценой за это была необходимость созревания в теле сначала младенца, потом ребёнка, а также временная потеря контроля над телом жертвы, которая, однако, постепенно проходила с течением лет. Но вместо этого в них росла ненависть к роду человеческому и всем творениям Господа. Когда Анна-Матильда, а, скорее, эта бывшая, настоящая ведьма, ушла из мира живых? С равной вероятностью это могло быть как шесть лет назад, перед зачатием ребёнка, так и семь столетий. Она могла жить в Империи, но с той же вероятностью в Риме, Персии, Британии или Африке. Это было безразлично, ведь её обучили речи и обычаям, какие полагается знать благородной госпоже. Так или иначе, она была приобретением невероятно ценным. Сказать о ней «стоит столько золота, сколько весит» это как назвать императорский замок в Аахене курятником.

– Я знаю, что вы хотите со мной сделать, – прорычала она злобно, и это рычание было тем более страшно, что исходило от девичьих розовых губок. – Я знаю, что здесь делают с такими, как я. Вы думаете, что я вам это позволю?

– И что же, по-твоему, мы делаем, госпожа?

Спокойный тон и смирение в голосе Ловефелла должны были её озадачить. Но они не сбили её с толку.

– Вы сжигаете их на кострах и топите в реках. Вы заставляете их отречься от тёмных искусств...

– Действительно, так поступают многие люди в Империи. Таковы законы нашей Святой Матери-Церкви, единой и всеобщей, – честно и откровенно ответил инквизитор. – Но эти законы и меры не распространяются на тебя, госпожа. Уверяю, тебя встретят с уважением и окружат любовью.

Она зыркнула на него, и её лицо снова исказилось в гневной гримасе.

– Ты хочешь меня запутать? Обмануть? Ты думаешь, я не чувствую в тебе чада пламени, которое ты разжигал? Думаешь, не слышу криков, стенаний и стонов тех, кого ты мучил?

– Женщина, столь великой силы как ты, госпожа, должна уметь распознать правду или ложь в моих словах, – прервал он её.

Она уставилась на него, а её зрачки расширялись, занимая радужку, пока, наконец, не превратились в чёрные, блестящие круги. Она выглядела сейчас поистине нечеловечески, золотоволосая девочка с нежным личиком, на котором выделялись лишь эти чудовищные, блестящие чернотой глаза.

– Ты был таким, как я, – сказала она с внезапным удивлением. Инквизитор улыбнулся.

– Быть может, нас объединяло некоторое сходство, – согласился он.

– Я это вижу. Я вижу это в тебе. Ты умел летать. – Её глаза расширились ещё больше. – Ты проводил шабаши и кровью писал заклинания на коже, содранной с человеческих хребтов. Спал с суккубами на ложе из огня...

Ловефелл кивнул, хотя и через некоторое время, будто не сразу понял, может ли он согласиться с её словами. Память о прежних годах и о том, кем он был тогда, дремала в тёмных уголках его разума. Когда он хотел вспомнить о конкретных событиях, он их вспоминал, но так, будто знал о них по рассказам постороннего человека.

– Не важно, кем я был, – сказал он мягким тоном. – Важно, кем я стал во славу Господа.

– Ты был свободен. – Она смотрела на него с удивлением. – Ты мог делать всё, что хотел!

– Всё? Ты ошибаешься, госпожа. Это теперь я могу делать всё. Я мог бы подняться в воздух на твоих глазах, но я не хочу этого, ибо не думаю, чтобы Бог этого хотел. Сила, которую я имел, ничто против того, что, отказавшись от неё, я стал зеркалом, отражающим свет, непостижимый для человеческого разума.

– Ты стал зеркалом? – Он услышал в её голосе насмешку. – Ты всего лишь жалкая марионетка, швыряемая то туда, то сюда людьми, намерений которых ты даже не понимаешь. Ты был волком, а стал собакой, жрущей объедки из хозяйской руки. Псом, который виляет хвостом, когда хозяин погладит, а не ударит кнутом!

Ловефелл искренне рассмеялся, а представив самого себя в виде собаки, развеселился ещё сильней.

– Ничего ты не понимаешь, – сказал он Анне-Матильде. – Но я не могу тебя за это винить. Однако уже скоро ты поймёшь.

– Пойму? – Обеспокоилась она.