Пламя и крест. Том 1 (ЛП)

– Учись хорошо, но помни, что не раз и не два придёт момент, когда ты захочешь очутиться как можно дальше от стен Академии. Тогда сожми зубы и скажи себе, что если ты выдержишь, то будешь принадлежать к самому элитному братству на свете. К людям, которых Господь создал по своему образу и подобию.

– Я запомню, господин.

– Обычный человек подобен одинокому дереву, Мордимер. Искривлённому бурями и изъеденному паразитами. Инквизиторы напоминают лес с кронами деревьев, гордо протянутых к небу. Но инквизитором становятся не для того, чтобы носить чёрный плащ со знаком сломанного креста. Не становятся им также и для того, чтобы получить власть над жизнью и смертью людей. Инквизитор действует из чистой потребности сердца, целью которого является нести в мир Божью любовь. Понимаешь, мальчик?

– Я думаю, что понимаю, господин.

– Думаешь, что понимаешь? – Засмеялся Ловефелл. – Нет, нет. Пока не понимаешь. Но когда-нибудь обязательно поймёшь.

Эпилог

Ловефелл всегда, когда приближался к Монастырю Амшилас, чувствовал себя так, будто возвращается домой. Ибо это на самом деле был его единственный дом, безопасная гавань, в которой он мог отдохнуть, чтобы набраться сил для новых задач. Конечно, не каждое возвращение в Амшилас заканчивалось спокойным отдыхом. Иногда Ловефелла просили ознакомиться с некоторыми книгами или документами или принять участие в допросе или целом цикле допросов, иногда ему даже поручалось руководство ими. Обычно, однако, в Монастыре главенствовал принцип, гласящий, что инквизитор, который выполнил особенно трудную миссию, имеет право полностью восстановить силы, и на выполнение следующего задания его может направить скорее чувство долга, чем приказ начальства.

Монастырь возвышался над текущей в долине рекой, его башни и бастионы гордо возносились в небо. Стены, опоясывающие сооружение, были по меньшей мере двадцати футов высоты. Но на стенах, у бойниц и в башенках Амшиласа не видели ни одного стражника. Ибо это святое место охраняли не полчища солдат, а мощь Господнего имени. Когда конь уже поднялся по крутой дороге, ведущей к воротам, Анна-Матильда вдруг дёрнулась в седле.

– Где мы? Куда ты меня везёшь, человече? – Её голос звучал уже не как мелодичный голос хорошо воспитанной девочки. Он звучал, скорее, так, будто взрослую женщину заставили разговаривать детским голосом. – Сейчас же разворачивай!

Он посмотрел на дочь Витлебенов и увидел то же самое, что видел далеко на мозельских полях. Лицо Анны-Матильды было стянуто гневом, в глазах горела злоба.

– Ты слышишь, что я говорю, солдат?! Разворачивай.

– Маленькая госпожа... – Сопровождающая их девушка, изумлённая этим неожиданным поведением, хотела обнять ребёнка, но Анна-Матильда повернулась к ней и хлестнула её ручкой по лицу.

– Замолчи, девка! – Крикнула она.

А потом из её рта полились слова, которые Ловефелл хорошо знал. Слова одного из страшных ведьмовских заклинаний, направленных на подчинение воли другого человека, превращение его в послушного голема, смиренно выполняющего команды. Инквизитор позволил ей договорить заклинание до конца (он заметил, что с последним словом горничная застывает как камень), а когда она обратила лицо в его сторону, уверенная, что может приказывать, сказал:

– Мне жаль, госпожа, но не так легко подчинить своей воле инквизитора из Амшиласа.

Тогда она закричала. Криком, который по замыслу должен был не только напугать, но и парализовать жертву. Это было не заклинание, а особое умение хорошо обученных ведьм, которое инквизиторы в шутку называли песней сирены. И хотя Анна-Матильда, по-видимому, знала, как использовать эту способность, детское горло не хотело издавать желаемых звуков. Поэтому крик прозвучал не пугающе, а, скорее, жалобно и отчаянно, как будто котёнок пытался издать рёв взрослого льва.

– И что дальше? – Спросил он спокойно.