Пламя и крест. Том 1 (ЛП)

Инквизитор знал, что Хакенкройц до конца пытался избежать вооружённого противостояния. Всем вокруг он объявлял, что выступает в защиту императорской власти, и именовал себя Защитником Императора, Наивернейшим Подданным и Подножием у Стоп Светлейшего Государя. Ба, его агенты распускали много противоречивых слухов. О том, что сам император во главе войска идёт им на помощь, о том, что дворяне держат Светлейшего Государя в плену, и задачей верных подданных является его освобождение, о том, что вероломные рыцари убили правителя и заменили его двойником. Так или иначе, Хакенкройцу удалось убедить многих бунтовщиков, и они свято верили, что император ничего не знал о судьбе своих несчастных подданных, угнетаемых налогами и казнями, умирающих от голода ранней весной и продаваемых в неволю.

Однако ему, как видно, не удалось избежать решающей битвы. И трудно было этому удивляться, учитывая, что Хакенкройц одновременно льстил и унижался, миловал и убивал, сжигал и грабил. Это вообще был странный человек. Бродяга, задира, автор распеваемых по тавернам песен о любви и, прежде всего, сумасброд. В один день он велел выносить из церквей статуи Христа и укладывать их под своими ногами, будто Спаситель склонялся перед ним, на другой день приказывал бичевать себя на алтаре и петь религиозные гимны, умоляя Христа о помощи и милости. Иногда он одевался в шелка и обвешивался золотом и драгоценностями, а иногда облачался во власяницу и валялся в грязи. Впрочем, о нём рассказывали столько историй, что одному Богу было известно, какие из них были правдивы, а какие выдуманы. Так или иначе, здесь, на полях под Шенгеном, должна была закончиться история Хакенкройца. А может, лучше будет сказать, что должен был начаться последний акт этой трагедии. Ибо последняя сцена последнего акта будет сыграна, когда голова и члены вождя мятежников будут прибиты на городской заставе Аахена. Если Хакенкройцу повезёт, он умрёт сегодня во время боя. Если счастье его оставит, то императорские войска возьмут его живьём. И тогда в Аахене не только украсят заставу его останками. Перед этим состоится шумное представление, в котором лидер восстания сыграет главную роль. И если он попадёт к опытному палачу, то эту роль он будет играть долго и так громко, что услышат даже в последних рядах. Действие, скорее всего, начнётся в полдень и будет продолжаться до наступления темноты, а палач не позволит, чтобы жертва хотя бы ненадолго потеряла сознание. Ха, долго ещё жители Аахена будут рассказывать об этой казни, и когда через много лет будут вспоминать какие-нибудь события, то скажут: «Ах да, это было в тот год, когда казнили Хакенкройца».

Ловефелл охотно остался бы на холме, и с этого безопасного отдаления смотрел бы на битву, тем более потому, что он не думал, чтобы ещё когда-нибудь в жизни ему довелось наблюдать такое зрелище. Но обязанности не ждали. Сейчас у него ещё был шанс добраться до парня прежде, чем начнётся бойня. А в том бардаке, который царил среди повстанцев, конечно, никто не будет спрашивать, кто он и чего ищет. Он посмотрел вниз, чтобы найти кратчайший и безопаснейший путь, ведущий в сторону равнины, после чего тронул коня. Вскоре он потерял из виду поле боя, ему заслоняли обзор высокие густо растущие деревья, и потому ему тем более приходилось смотреть под ноги и осторожнее выбирать путь, а не глазеть по сторонам.

Лес вывел его, в конце концов, на саму равнину, и снова Ловефеллу повезло увидеть то, что видели лишь немногие люди, не связанные с военным ремеслом. Вот с запада, как волна, двинулась толпа крестьян. Мятежники были вооружены копьями, пиками, топорами, косами, вилами, некоторые даже отнятыми у дворян мечами. Они мчались без всякого порядка, не удерживая строй, только чтобы побыстрее добраться до стройных рядов фламандских аркебузиров, которые ровной рысью направлялись в их сторону. В развевающихся красных плащах с императорскими орлами они выглядели, словно выкупанные в крови и обсыпанные золотом. Инквизитор увидел офицера, который в определённый момент поднял меч.

– Afhalen! – Ловефелл, конечно, не слышал команды, но мог догадаться, как она в этом случае прозвучит. Когда толпа приблизилась на расстояние выстрела, офицер опустил меч.

– Afshieten!

Грохот ста с лишним аркебуз прокатился по равнине. Серый дым затянул поле на сотни футов. День был безветренный, так что Ловефелл был не в состоянии почти ничего разглядеть, кроме того, что иногда из дыма появлялись человеческие фигуры и тут же снова в нём исчезали. На этот раз фигуры бежали уже не в сторону императорских войск, а во всех возможных направлениях. А ровный ряд фламандцев, плечом к плечу, лошадь к лошади, двигался им наперерез.

– Voorwaarts! Galopperen!