Пламя и крест. Том 1 (ЛП)

– Ты получишь не только документы из императорской канцелярии, но и письмо от Хакенкройца, подтверждающее, что ты являешься его специальным посланником, и требующее, чтобы местные отряды мятежников предоставили тебе всю возможную помощь. Оно подделано так искусно, что уверяю, сам Хакенкройц поверит, что оно вышло из-под его пера.

«О да, письма от вождя мятежников, безусловно, очень мне пригодятся, учитывая, что большинство из этого сброда подписывается крестиком, а тех, кто умеет накарябать собственные инициалы, считает подозрительными», - подумал Ловефелл.

Он прекрасно знал, как обычно выглядят провинции, охваченные бунтом. Помимо достаточно организованных и более или менее эффективно управляющихся отрядов повсюду бродят сотни людей, не подчиняющихся ничьим приказам и заботящихся только о добыче и удовлетворении жажды убийства и разрушения. На таких людей не произведёт впечатления ни документы с печатью самого Светлейшего Государя, ни письма вождя мятежников. Тут не помогут и документы, подписанные самим Христом и всеми его Апостолами... Кроме того, бумаги не спасут от стрелы или болта, пущенного из лесной чащи. А выстрелить может каждый. Бунтовщик, имперский наёмник, крестьянин, соблазнившийся видом красивого коня и одежды...

– Кто эта девочка? – Спросил он, несмотря на то, что, во-первых, думал, что получит только уклончивые пояснения, а во-вторых, собственно, и сам знал ответ.

Вишер пожал плечами, и его лицо приняло совершенно отталкивающее выражение, будто ему были отвратительны мысли, рождавшиеся у него в голове, или слова, которые он должен был произнести.

– Ты не захочешь этого знать, – только и сказал он. – Поверь мне, ты не захочешь знать.

И, услышав эти слова, Арнольд Ловефелл обеспокоился гораздо сильнее, чем тогда, когда выяснилось, что он должен отправиться в провинции, охваченные восстанием. Он решил не углубляться в эту тему, прекрасно зная, что это не принесёт желаемого результата.

– Я должен отправиться один?

– Вооружённое сопровождение только затруднило бы тебе задачу, – пояснил Вишер, и Ловефелл признал справедливость этих слов.

– Мы будем молиться за тебя, брат, – закончил встречу Вишер, подняв глаза к потолку, будто хотел взглядом пронзить каменные плиты и дотянуться до неба.

Арнольд Ловефелл склонил голову.

– Уверен, ваша молитва очень поможет мне в выполнении миссии, – сказал он торжественным тоном.

И снова даже самый проницательный наблюдатель не усмотрел бы на его лице ничего, кроме серьёзной сосредоточенности.

* * *

Теперь он смотрел на скрытую в тени девочку и спрашивал себя, по каким причинам она так важна для Монастыря. Она казалась обычным смертельно перепуганным маленьким ребёнком. Перепуганным настолько, что сидела неподвижно и оцепенело, словно превращённая в статую, на лице которой вырезаны лишь боль, страх и отчаяние. Её личико было перепачкано, но слезы прочертили в саже светлые дорожки. Ещё недавно золотые волосы теперь напоминали снопик извалянного в пыли льна, а когда-то кремовое платье выглядело словно лохмотья нищенки. Ловефелл не чувствовал в этом ребёнке силы, которая могла бы заинтересовать монахов Амшиласа и которую они могли надеяться использовать. Но он уже слишком много лет работал на Инквизиториум, чтобы не знать, что иногда даже огромная сила может быть скрыта почти идеально. А для её обнаружения служили многочисленные ритуалы, не всегда, впрочем, эффективные. Если бы души и разумы людей, наделённых силой, пылали, словно яркие факелы в тёмной комнате, то можно было бы найти их всех без малейшего труда. А поскольку этого не происходило, то именно в этом и состояла задача Арнольда Ловефелла и подобных ему людей. Инквизиторов Внутреннего Круга. Тех, чьим святым долгом было обнаружение секретов среди головоломок, покрытых тайной.

Один из пьяных крестьян развязал шнур, который поддерживал его штаны, и стоял, расставив ноги, и мочился прямо в огонь и на обгорелое тело барона. Попытался попасть струёй мочи в искажённое лицо рыцаря, а когда ему это не удалось, выругался, невнятно, но замысловато. Потом повернулся в сторону кучи дров, и его мутный взгляд упал на скорчившегося в тени ребёнка.

– А, благородная сука, – зарычал он и пошатнулся.