Пламя грядущего

Итак, за истекшие четыре недели войско Христово продвинулось далеко вперед, до самой крепости Бейт-Нубы, и расположилось менее чем в пяти лье от Святого Города. Крестоносцы совершили множество великих подвигов, я слышал, что Ричард как вихрь обрушился на сарацинов, лично захватив в плен герольда Саладина и умертвив около полусотни неверных. Хвала Господу, до сих пор ал-Амина сия участь миновала, хотя мне должно быть стыдно, что я беспокоюсь о жизни какого-то сарацина.

Султан приказал завалить камнями или осквернить воду во всех источниках и колодцах вокруг Иерусалима и отступил едва ли не к воротам города. Ныне город охвачен большой тревогой и страхом, и на всех улицах множество вооруженных людей. Я не осмеливаюсь покидать пределов дворца. Сам султан каждый день приезжает в город, чтобы помолиться в огромной, великолепной мечети под названием аль-Акса, а из своего окна я вижу знамена и толпу, окружающую его, когда он входит внутрь или выходит после молитвы.

Что будет дальше, никому не ведомо. А мне тем более. Что произойдет, если Ричард окружит город и нам доведется встретиться вновь? И я не вижу, что могло бы помешать ему осадить Иерусалим. Возможно, нам предстоит пережить отчаянное сражение, гораздо более жестокое, чем битва за Акру.

Я перечитываю свои последние записи и понимаю, почему неверные любят повторять: «Будущее в руках Бога». Ибо теперь очевидно, что рыцарь Бальан приводит в исполнение свой замысел. Вчера, двадцать третьего дня месяца йомада, который по моим подсчетам соответствует приблизительно двадцатому дню июля, возвратился домой мой друг и тюремщик ал-Амин с известием, что воинство Христово свернуло лагерь и отходит назад на Яффу.

Сообщив эти новости отцу, ал-Амин прибыл в свой дворец и, обняв меня, сказал, что слышал обо мне много лестного и что Мехед ад-Дин оказал ему доверие и посвятил в детали заговора против короля. И еще он добавил, будто лазутчики, побывав в лагере христиан, постоянно приносят донесения о плачевном состоянии противника, так как запасы у них на исходе и воины дезертируют из армии. Много среди них раненых и больных, но что хуже всего – это начавшиеся раздоры. Одни призывают идти на Иерусалим, а другие отвергают саму мысль о наступлении, поскольку около города невозможно добыть воды. Был созван совет, в который вошли пятеро французских аристократов, пятеро госпитальеров, пятеро тамплиеров и пятеро знатных рыцарей королевства Иерусалимского. По их мнению, войску следует отступить в Яффу или Акру и немедленно составить план перенесения военных действий от городов, которыми мы владеем на. побережье, в Египет. Мне стало совершенно ясно, что все это дело рук тех, кого представлял рыцарь Бальан. Неубедительными показались их доводы, ибо если они не в силах взять Иерусалим, будучи так близко от него, как же они собирались выступить против Вавилона[190], который находится так далеко? Накануне возвращения в Иерусалим ал-Амин видел отходивший арьергард рыцарей.

И ныне его отец, верный слову, которое он дал Бальану, готовит свою личную гвардию из пятисот мамлюков под началом Йезида из Искендерона, к которому он питает великое доверие и около тысячи своих курдских воинов, равно как и более тысячи других мамлюков под предводительством прославленного турецкого воина Каймаза-Нехми, евнуха. Это войско он содержит на свой счет за пределами города и теперь ждет гонца, который должен прибыть от Бальана. Я уже более не сомневаюсь, что он рано или поздно появится.

* * *

Теплая, лунная и тихая ночь окутала Иерусалим. Мужчины и женщины поднимались на крыши домов, чтобы подышать свежим воздухом, и перезвон струн сливался с доносившимся издалека смехом и печальной песней. Густой цветочный аромат плыл над садами, и земля была напоена сладостью. Дени возлежал на шелковом ковре в своей комнате, глядя на усыпанное серебряными блестками небо. Подле него сидела Лейла, а чуть поодаль, привалившись к стене, устроился Гираут, пощипывавший струны арфы и тихонько напевавший:

Я пью дыхание с ее горячих губ,
Как жажда велика, и как источник скуп!
Ах, обними меня, любовь, рассвет уже грядет…[191]

– Кто это написал? – лениво спросил Дени. – Неужели я?

Гираут издал смешок.

– Ей-Богу, тут есть чему позавидовать! Сочинить такое множество песен, что даже не помнить все. Да, это ваша.

– Думаю, Дени напрашивается на похвалу, – заключила Лейла. – Однако написано: «Веди себя скромно и умеряй свой голос. Ибо самый громкий из всех голосов – это крик осла».

Дени приподнялся на локте и с усмешкой посмотрел на нее.

– Когда-нибудь я выучу Коран наизусть затем, чтобы отвечать тебе ударом на удар, – сказал он. – Разве там не говорится что-то о мудрых женщинах, которые держат свой рот запечатанным?

– Пророк восхищался женщинами, – с притворной скромностью ответила она. – Но калиф Омар[192] сказал: «Спрашивайте у женщин совета, а затем делайте обратное тому, что они посоветовали».