Читаем Плагиат. Повести и рассказы полностью

Вечером, когда работы деревенька свернула и все, отужинав, повылазили на завалинки, братья прибились к наиболее многочисленной компании мужиков.

— А что, православные, —  сказал старший Милославский, —  есть ли у кого книги?

— А тебе на что? —  спросил его древний старик, который, возможно, помнил еще первого фантастического путешественника.

— Почитать. Время досужее, можно и почитать — я этим делом сызмальства увлекаюсь. Если желаете, я и вслух могу почитать…

— Нету у нас книг.

— Ну, на нет и суда нет, —  сказал Милославский-младший. —  А то любопытные встречаются книги. В иных пишут о наших краях, в иных о заморских, то про простонародье попадется сочинение, то про явления атмосферы…

Вслед за этими словами вдруг наступила гнетущая тишина, и братья насторожились. Древний старик сказал:

— А вы, молодцы, случаем, не цыгане?

Братья от удивления выпростали глаза, а древний старик радостно ударил себя ладонями по коленям и сказал с таким выражением, точно он решил какую-то утомительную загадку:

— Точно они цыгане! И чернявые оба, и слова у них непонятные, какие-то кочевые!

— Ну, коли так, —  добавил другой старик, —  я ихней доли врагу не пожелаю.

Хотя и малодушно было так сразу ретироваться, Милославские бочком, бочком направились в сторону ближайшей околицы ввиду собирающейся грозы, а потом и самым откровенным образом бросились наутек, опасаясь повторения давешнего побоища.

В следующую деревню братьев попросту не пустили. Надо полагать, их опередил слух, что будто бы в окрестностях бродят опасные чернокнижники из цыган, и возле призаболоченного пруда, от которого брал начало порядок изб, Милославских окружили здешние мужики. Вполне вероятно, что дело опять кончилось бы драматически, кабы не деньги, вырученные от продажи хлебопекарни, —  братья откупились и тронулись в обратный путь, на чем, собственно, и закончилось второе фантастическое путешествие.

По возвращении в родимый Глупов Милославский-старший сел на паперть собора Петра и Павла и заплакал от огорчения, а младший постоял-постоял, потом погрозил кулаком в сторону бывшей Болотной слободы и покинул город.

Старший нищенствовал в Глупове аж до самой эпохи индустриализации, а младший обошел полдержавы, дважды сидел в тюрьме, участвовал в эсеровских экспроприациях, жил в Германии, был как-то причастен к делу Азефа, выпустил брошюру «О причинах дикости русского земледельца» и нежданно-негаданно объявился в Глупове в двадцать седьмом году.

История с новыми фантастическими путешественниками произвела в городе некоторые шатания, и градоначальника Пушкевича это насторожило. На всякий случай он решил возобновить строительство видообзорной каланчи, и уже опять навезли бревен для стропил, извести и клейменого кирпича, как Иван Осипович передумал и положил возвести памятник Никколо Макиавелли, на каковой предмет он даже списался со скульптором Опекушиным. Но эта идея почему-то не понравилась вышестоящему начальству, и Ивана Осиповича отправили на покой.

<p>Невзгоды эпохи бумдекаданса</p>

Следующим глуповским градоначальником стал Семен Антонович Грустилов, из местных, правнук того самого застенчивого женолюба Грустилова, который управлял городом накануне восстания декабристов. Это был седьмой случай в истории Глупова, когда во главе его становился администратор собственно глуповского происхождения; первые шесть случаев пришлись на период дворцовых переворотов, в течение которого попеременно градоначальствовали шесть здешних дам, от Ираидки Палеологовой до Дуньки Толстопятой, свергнутых в результате народного возмущения.

Семен Антонович был человек тихий, пугливый, склонный к задумчивости, равнодушный к своим политическим обязанностям и по-настоящему интересовавшийся исключительно фотографией, —  так вот поди ж ты: и в его градоначальничество без скандалов не обошлось. Едва вступив в должность, Семен Антонович решил по этому поводу закатить глуповскому народу грандиозный праздник с военной музыкой, фейерверком и раздачей подарков в виде круга краковской колбасы и гривенника деньгами. Трудно было этого ожидать, но на дармовщинку стеклась огромная масса публики, включая обитателей весьма отдаленных мест, и во время раздачи подарков приключилась такая давка, что погибших считали сотнями. Из этой трагедии, между прочим, следует одно далеко идущее и в то же время, так сказать, тупиковое заключение: независимо от того, опекал ли глуповцев градоначальник жестокий или гуманный, ограниченный или дальновидный, ревностный или халатный, а также независимо от того, применялись ли к глуповцам меры кротости или строгости, —  городская жизнь протекала по какому-то заданному образцу; объясняется, видимо, это тем, что глуповцы всегда оставались верными своему характеру и природе — какими они были издревле, такими они преспокойно и оставались.

Перейти на страницу:

Похожие книги