Плачущий осел

В той же статье сообщалось, что об этом своем решении и о том как и почему он пришел к нему им самим, собственной персоной, будет рассказано по днепропетровскому телевидению... 41

Дополнительно к желанию опубликоваться в каком-нибудь периодическом издании Семен Рубда хотел поговорить с Ухабом о возможности издания советско-израильского журнала. Ухаб выслушал. К идее отнесся пессимистично. Во время нашей беседы в его кабинет неожиданно вошел Евстрат Лойфман. В кожаной кепке, с хитроватой улыбкой на скуластом монголоидном лице, великий сионист был похож на Ленина. Увидев меня и Семена и сделав вид, что мы ему абсолютно незнакомы, он обратился к Ухабу: ?Можно поговорить с вами, Исаак, тет-а-тет?? Они вышли в коридор. Через минут десять Ухаб вернулся. Обратившись ко мне, сказал: ?Издает у меня книгу своих стихов. Ему, как узнику Сиона, Министерство абсорбции издание оплатила полностью. Стихи неплохие. Подражает Пастернаку. Но нервы он мне вымотал все. То обложка ему не подходит по цвету, то художественное оформление. Будучи приглашенным к одному из моих знакомых, не хочу называть имя, к известному израильскому писателю, пытался поливать меня грязью, но тот тут же созвонился со мной и предложил Лойфнану сказать мне все это немедленно и лично. Лойфман начал бекать и мекать и тогда этот писатель выпроводил Лойфмана за порог своего дома?. Я и мой друг переглянулись именно потому, что мы знали Лойфмана хорошо и этот рассказ ничего нового для нас не открыл. Ухаб продолжал: ?Он сейчас в разговоре со мной сказал, что вы, как он выразился, его земляки к сожалению и что он знает вас как известных стукачей, но, мол, он человек добрый и незлопамятный и что Святая Земля абсорбирует даже таких негодяев, как вы?.

Попрощавшись с Исааком Ухабом, мы решили побродить по Тель-Авиву, но прежде всего я предложил Семену посмотреть Дизенгоф-центр и попутно заглянуть в ?Скрижали?. На подходе к магазину Нехамы Графц я сказал Семену: ?Я чувствую, что там находится Лойфман. Если он там, я за себя не отвечаю?.

Едва переступив порог магазина, я увидел Лойфмана и в прыжке приклеился пятерней к его лицу и, сжав до побеления пальцы, стал водить по магазину, приговаривая: ?Заруби себе на носу, что с этого дня, где бы я тебя не увидел, я буду говорить о тебе правду и не за глаза, а при тебе, как я это делаю сейчас. Ты подонок. Я ненавижу тебя до желания избить?. На этих словах я выпустил лицо Лойфмана и, отскочив чуть назад, сжал онемевшие пальцы в кулак и, опираясь на полусогнутую ногу, нанес удар, кулак описал дугу впустую - то ли Лойфман удачно среагировал, то ли и на него и меня как раз в это мгновение набросились работники магазина и тут же растащили нас в разные стороны. ?Я подтверждаю, что Лойфман стукач?, - сказал, стоявший вне этой свары, Семен Рубда. Его сдержанность была вполне уместна. Семен всего лишь турист. Он не израильский подданный. Избиение Лойфмана грозило бы ему более чем формальными неприятностями. Да и то правда, что двое одного не бьют. Побледневший Лойфман трусливой трусцой удалился из магазина. Я пытался вырваться из удерживавших меня рук, задыхаясь от охватившего меня гнева и ощущая при этом блаженное удовольствие от того, что продолжал жить в согласии со своей совестью и что мной совершен импульсивно честный поступок. ?Хорошо, что ты его не ударил. Он мог бы в полицию заявить и затем потребовать компенсацию за причинение физического ущерба. В Израиле физически пострадавший всегда прав. Всю жизнь пришлось бы расплачиваться?, - сказал кто-то из присутствующих. Я поблагодарил окружающих за спасение от сурового израильского законодательства, извинился перед Нехамой Графц за этот маленький семейный скандал, устроенный в ее магазине. Всегда вежливый и аристократичный Семен тоже попросил прощения и мы тут же вышли из магазина. Допоздна бродили по тельавивским улицам, молча рассматривая архитектуру современных зданий и соседствующих с ними древних восточных строений, сидящих на асфальте нищих с молитвенниками в руках; прохожих, отличающихся друг от друга манерами, жестами, национальной одеждой, языком. Мы молча прислушивались к обрывкам фраз. Звучала немецкая; английская, французская, арабская и русская речь. Мы успели замет что идиш был, в основном, уделом пожилых людей и что на слух иврит казался нам гибче, совершеннее и текучее, когда лился он из молодых уст. В рисунок шумного многолюдья гармонично вписывались израильские солдаты юноши и девушки. Многие из них при оружии - с автоматами ?Узи?. Мы заметили и то, что на улице ни один израильский солдат не отдавал честь, идущему навстречу, старшему по званию. Мы внимали шуршанию листвы, ощущая прикосновение ласкового горячего ветра. Скользили глазами по стволам высоких финиковых пальм - туда, где на гофрированные ладони пальмовых листьев падало древнее, голубое и безоблачное израильское небо. 42