Кто он такой? Почему так живо читает её мысли? Кто позволил ему копаться в самых тёмных закоулках души, куда даже она сама не решается заглянуть? Кантана пытается разглядеть лицо незнакомца сквозь завесу, но черты вновь и вновь плывут перед глазами. Она не замечает, как тщетные попытки расставить всё по своим местам приближают её вплотную к чужой груди. Лицо человека по-прежнему затянуто пеленой, зато теперь Кантана видит чёрную рубашку незнакомца: невесомый шёлк, аккуратная строчка. В нос пробирается его запах, который возможно описать лишь хаотичным рядом слов, похожим на предсказание пророка. Близость дома. Далёкая мечта. Недостигнутая цель. Ускользающая догадка. Но на самом дне, под маскировкой пряного аромата высоких целей, плещутся едкой ноткой тёмные мысли, которые невозможно прогнать. Мысли, которые пугают, но которых отчаянно хочется.
Она не знает, кто он, но желает дышать им бесконечно. Мышцы бьёт крупная дрожь, по коже бегут мурашки. Может быть, это проказы Межсезонья и ледяных ветров, может быть – нечто большее. Нечто, не поддающееся описанию. Та самая недостигнутая цель, которой хочется пресыщаться до опьянения.
– Я не боюсь, – срывается с губ Кантаны. Холодный ветер подхватывает едва уловимый шёпот и раздувает до мощного эха, развешивая гирлянды отзвуков на сосновых ветвях. Только теперь это – не ужасающая какофония, настигнувшая жертву в лабиринтах отчаяния. Это – гимн победы. Торжество её решимости.
Кантана закрывает глаза и остаётся одна в щемящей невесомости. Вновь и вновь она вдыхает запах незнакомца, теряя рассудок от близости незримых пределов. Чёрный шёлк топорщится под ладонями. Чужое дыхание скользит по коже прерывистыми потоками, срывая замки запретов. По теплу кожи Кантана понимает, что спутник – вовсе не мёртвая тень, выплывшая из глубин подсознания.
Она больше не в силах противостоять иррациональному влечению… Кантана находит рот незнакомца на ощупь и жадно впивается в него. Крепкие руки обвивают её талию, притягивая ближе, и она охотно поддаётся. Только на этот раз её ведёт не пустое любопытство, как давным-давно с Гаем, а настоящее желание. Незнакомое, пугающее, горячее… Она чувствует его губы – шероховатые и растрескавшиеся – и ощущение дежавю снова поднимает голову. Но сомнения уже не имеют веса. Ускользающие предположения утрачивают ценность, тая под напором пьянящего безумия.
Невыносимая истома дождём струится по коже, заставляя притягивать его лицо всё ближе. Ладонь скользит по шее незнакомца, пробираясь к затылку.
Длинные волосы?!
Треклятые Разрушители, у него длинные и очень густые волосы!
С отвращением Кантана прерывает поцелуй. Хочется показательно стереть ладонью влагу, застывшую на губах, но она держит себя в руках. Тошнота поднимается к горлу, разливаясь во рту омерзительной кислотой.
– Жалкий неудачник? – произносит спутник. В знакомом голосе слышатся насмешка и горький упрёк.
Теперь точно известно, кому он принадлежит.
Кантана отталкивает парня. Шёлк его рубашки сдвигается под натиском ладоней, обнажая основание шеи…
Рык отчаяния вырывается из груди Кантаны, когда она видит шрам.
Зигзагообразный, грубый рубец, пересекающий бледную кожу над ключицей.
– Нет, – шепчет Кантана, не веря глазам. – Нет… Почтенные Покровители!..
Мольба вырывается изо рта криком, и она открывает глаза на убранной постели. Утренний свет затапливает комнату, расстилаясь прямоугольниками по ковру. Потолок дрожит перед слезящимися глазами.
За окном яблони тянут в небо растопыренные ветви. Никакого тумана. Всё, как и прежде.
Но слишком уж явственно тянет на дно булыжник обиды за грудиной. И слишком хорошо чувствуется на губах вкус остывшего поцелуя.
8
Лучи утреннего солнца, крадущиеся по половицам, разбудили Мию. Свет стрельнул в глаза, разукрасив темноту красными разводами. Пустота заполнила голову, выветрив тяжёлые мысли, как застоявшийся запах. Зевнув, она выпрямила руки и потянулась. Шёлк наволочки заскользил по щекам прохладой.
Веки поднялись и тут же упали обратно. Короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы на сетчатке отпечатались плиты потолка и выпуклая лепнина. Но соотносить увиденное с реальностью пока не было сил. Мысли и воспоминания, затуманенные сном, ещё не выстроились в шеренгу и заставляли образы провисать. Но одно Миа помнила точно. Засыпала она не здесь.
Миа лениво повернула голову и поймала взглядом стеллаж, похожий на распорку между полом и потолком. Место оказалось чужим. Но знакомым, тем не менее. Шальная мысль закралась в голову: неужели ночь перенесла её обратно в Иммортель?! Тут же из памяти, подобно щупальцам неведомого чудовища, выползли воспоминания о ночном кошмаре и разрушили желанную иллюзию, как карточный домик. Дрожь вернулась, наполнив мышцы свинцом. Слишком уж реалистичен был сон…