Плач под душем

Скрип шершавой дверной поверхности, чуть прохладной на ощупь под моими пальцами… я столько раз видела это в снах… Тысячи, миллионы, миллиарды – мошки. Мельтешащие перед глазами, когда самолёт легко отрывался от земли… В тот момент… И потом… Я столько раз представляла себе это, что воспоминания стали болеть – самым сильным оттенком из всех существующих болей, и, вгрызаясь в поверхность кожи, вырывали мозг. Поднимаюсь по лестнице, распахиваю дверь и никого больше не вижу. Свет, льющийся из моего сердца… моих ладоней… Мы больше никогда не расстанемся… Никогда… Никогда… мы будем любить друг друга… мир исчезнет… полный злости, зависти, подлости… мир, где нет места свету… всё исчезнет, оставляя только место для меня – и не для меня… Ощущение силы… Отыскать везде, даже заглянув под земную поверхность… содрать корку с земли и навсегда остаться с этим ощущением света: как пульсирует тоненькая синяя жилка на бесконечно любимой коже… Прижаться к тёплой, чуть шершавой поверхности… обхватить руками…целовать руки, губы, и не потерять никогда… никогда… Любить так, чтобы стало правдой то истинное значение затасканного, избитого слова, о котором никто больше не знает… любить – быть и в счастье, и в горести, и в болезни, и в здравии, и в печали, и в радости, чтобы ни произошло…До самого конца…Поднимаясь по ступенькам с расколотым сердцем и вселенской тяжестью несуществующих осколков печали… Прикоснуться к двери, как к поджидающей тебя гильотине… не останавливаясь на пути – в печали и в радости… Чтобы ни произошло… До конца…

– Ты вернулась… – несколько шагов вперёд. Взгляд – растерянный и болезненный, как след от раны. Всё не так. Всё совсем не так, как я ждала. Вместо ощущения радости – тяжесть ступенек, и никакого завтра. Никакого совместного завтра! Нигде. Никогда.

– Ты вернулась… – я застала его неожиданно, и он растерялся… так теряются маленькие дети, сталкиваясь с непонятным явлением… трогательно и немного жестоко… несколькошагов вперёд, чтобы затворить дверь и впервые по-настоящему встретиться глазами.

– Ты вернулась. И ты плачешь.

– Я вернулась сказать, что я тебя люблю.

– Значит, ты всё знаешь. Знаешь давно. Долго.

– Что я должна сказать?

– Я мог бытебя убить!

– Поэтому я и пришла. Чтобы ты меня убил, и мне не нужно было жить дальше! Убей меня! Я для этого пришла! Сделай это просто, сейчас, для собственной безопасности! Я слишком устала… Я очень долго к тебе шла… так долго, что у меня не хватит сил закрыть за собой дверь, если яуйду отсюда. Я долго думала, что должна сделать… Бороться с тобой? Преследовать тебя? А потом поняла, что лучшим решением будет просто прийти, вот так. Прийти к тебе, чтобы наконец-то себя уничтожить. Существовать дальше? Не зачем! Не в твоих интересах меня выпускать.

– Мне плевать на всё! Ты же знаешь, что я не могу причинить тебе вред! Ты это прекрасно знаешь, поэтому сейчас здесь стоишь. Пытаешься притвориться, что любишь, а сама пришла меня уничтожить.

– Сюда? Пришла сюда?

– Он знает, что ты здесь?

– Нет.

– Этоправда?

– Правда.

– Что ты ему сказала?

– Многое.

– Значит, и про меня?

– Нет.

– И у тебя было времяс ним говорить?

– Было. Когда арестовали Гароева.

– Арестовали… Гароева?!

– Я. Его нашла я.

– Что мне надо сделать? Разрыдаться? На коленях просить прощения? Упасть на пол? Обхватить голову руками? Что мне делать? Что?

– Замолчать!

– Ты пришла, чтобы…

– Дать возможность тебе уйти. Правильно. Или уйтисамой – насовсем, молча, из жизни.

– Почему?

– Ты знаешь.

– А ведь ты ошиблась. Ты думала, что я тебя не любил. Неправда. Я всегда по-настоящему любил только тебя.

– Я так и подумала – когда выводили Гароева.

Раскалённый свет чужого солнца выводил уродливые узоры на потёртом ковре.

Человеческая память обладает удивительными свойствами к возвращению в прошлое. Стоит только вспомнить какой-то день…

Трое автоматчиков выводили Гароева. На него надели наручники. Шёл он смирно. Его затолкали в поджидавший микроавтобус. Никитин снял оцепление. Он все ещё не мог прийти в себя от шока. И, чтобы постоянно понимать, что происходящее – реальность, тащил за собой меня. Он держал меня за руку и тащил по комнатам, по лестницам, вокруг здания. Вся его фигура выражала удовлетворённый охотничий азарт. Никитинпотащил меня к машине, которая должна была следовать за автобусом с Гароевым. Я попыталась вырваться:

– Мне надоуйти!

– Даже не думай! Ты не уйдёшь. Пока абсолютно всё мне не расскажешь!

– Нечего и говорить.

– Как ты догадалась, что он жив? И прячется в доме?

– А если я успею рассказать тебе то, что знаю, по дороге к твоему управлению, ты меня отпустишь?

– Да. И даже попрошу кого-то тебя отвезти.

– Не нужно. Я хочу просто пройтись по городу, по магазинам, ни о чём не думая…

– Ладно. Но вечером мы должны отпраздновать твоё возвращение к жизни! Я закажустолик в лучшем ресторане и в девятьвечера зайду за тобой.

– Хорошо, – я спокойно встретила его взгляд, – но если вдруг я не смогу пойти, ты сильно не расстраивайся. Я появлюсь потом всё равно, на сколько ни исчезну! Обязательно появлюсь. Я обещаю.

– Как тебя понимать? – он насупился.