Плач юных сердец

Пока он вел гостей через студию — обыкновенный большой чердак, принадлежавший раньше какой-то небольшой фабрике, — выяснилось, что картины им посмотреть не удастся, потому что они были испещрены тенями от яркого уличного фонаря за окном. В дальнем углу на веревках висели длинные куски тяжелого брезента, создавая нечто вроде палатки, и внутри этого небольшого ограждения Пол Мэйтленд устроил себе зимовье. Он приподнял край брезента, пропустил их внутрь, и они увидели других людей, сидящих с красным вином в тепле керосиновой печки.

После необязательного обмена приветствиями Майкл не запомнил имен, но теперь его гораздо больше имен беспокоила одежда. Усевшись со стаканом теплого вина на перевернутый ящик из-под апельсинов, он думал только о том, что в этой компании они с Биллом Броком должны выглядеть совершенно неуместно: деловые костюмы, наглухо застегнутые рубашки, шелковые галстуки — пара улыбчивых проныр с Медисон-авеню[9]. К тому же он знал, что Люси тоже должна чувствовать себя неловко, хотя желания заглянуть ей в глаза и выяснить этот вопрос у него не было.

Диане в этом собрании были явно рады: стоило ей выползти из-под брезента, как внутри раздались приветственные крики: «Диана!», «Детка!» — и теперь она вела оживленную беседу с лысоватым молодым человеком (судя по одежде, тоже художником), изящно расположившись на полу у ног своего брата. Если Брок ей когда-нибудь надоест — а какой первоклассной девушке Брок в скором времени не надоест? — ей не придется раздумывать, куда податься дальше.

Была там еще девушка по имени Пегги — на вид ей было не больше девятнадцати-двадцати лет, — с милым серьезным лицом, в крестьянской блузе и широкой юбке в сборку, казалось, она была преисполнена решимости доказать, что принадлежит Полу. Она сидела, прижавшись к нему, на низком диване, который, очевидно, по ночам служил им кроватью; она не сводила с него взгляда, и было понятно, что обнять его ей тоже очень хотелось бы. Он же будто совсем ее не замечал, когда, склонившись над плитой и задрав подбородок, обменивался немногословными репликами с человеком, сидевшим на ящике из-под апельсинов рядом с Майклом; потом он, правда, откинулся назад и наградил ее ленивой улыбкой, а через некоторое время приобнял.

В этой сухой, сильно перегретой импровизированной комнатенке больше всех на художника был похож человек, сидевший на ящике рядом с Майклом: на нем был белый комбинезон, весь в пятнах и разноцветных мазках, но он быстро объяснил, что он «только любитель, всего лишь вдохновенный дилетант». У него был небольшой строительный бизнес — это он подбрасывал Полу плотницкие заказы, благодаря которым тот держался на плаву.

— И для меня это большая честь, — сказал он, пригнувшись поближе к Майклу и перейдя на шепот, чтобы его слова не дошли до хозяина. — Для меня это большая честь, потому что этот парень правильный. Этот парень — настоящий.

— Ну что ж, это… славно, — сказал Майкл.

— И на войне ему досталось.

— Да?

Об этой стороне биографии Пола Мэйтленда Майклу слышать еще не приходилось, вероятно, потому, что Билл Брок, которого во время войны признали негодным к службе, отчего он до сих пор страдал, был не расположен об этом распространяться.

— Да, черт побери, да. Не по полной, конечно, — слишком он молодой, но с Арденн[10] до самого конца оттрубил. В пехоте. Стрелок-пехотинец. Сам он об этом не рассказывает, но куда от этого денешься? По картинам все видно.

Майкл ослабил галстук и расстегнул воротник рубашки, как будто это могло помочь ему разобраться в ситуации. Он не знал, что обо всем этом думать.

Человек в комбинезоне сполз к стоявшему на полу кувшину и налил себе еще вина; вернувшись на место и сделав глоток, он вытер рукавом рот и снова доверительно заговорил с Майклом о предмете своего почитания.

— В Нью-Йорке этих художников как грязи, — сказал он. — Да вся страна ими кишит, если уж на то пошло. Но таких, как он, больше одного на поколение не бывает. В этом я уверен. Признания можно ждать годами — может, он при жизни его и не получит, не дай бог, конечно, — на этих словах он опустил руку и постучал костяшками пальцев по ящику, — но придет время, когда Музей современного искусства заполонят толпы, а там будет висеть сплошной Пол Мэйтленд. Во всех залах. В этом я уверен.