Питер

– Иван? – переспросила она. – Плати или отваливай, Иван. Что ты хочешь? Гадание, приворот, сглаз или… – Она равнодушно улыбнулась; от этой улыбки у Ивана мороз пошел по коже. – Меня?

Против воли Иван представил гибкое тело девочки на шаре – без одежды, выгибающееся под ним.

– Гадание, – сказал Иван. – Погадай мне, Лера… Лахезис.

* * *

Синее пламя спиртовки. Кровавое пятно на дне металлической кружки запеклось. Палатку заполнил резкий железистый запах.

Лера-Лахезис посмотрела в кружку, прицокнула языком.

– На тебе – тень мертвеца, – сказала она Ивану. – Ты бежишь от своей судьбы, хотя на самом деле думаешь, что приближаешься к своей цели. Но это не так. Твой путь лежит через твою судьбу.

«Неужели через ЛАЭС? – подумал Иван с сарказмом. – То-то бы старик Энигма порадовался». Впрочем, она, наверное, каждому так говорит. Дежурная фраза.

Он потер запястье. Ладонь все еще побаливала. Оказывается, для гадания нужна кровь спрашивающего.

– И еще… – Она помедлила. – Тут страшный знак. Я не хотела говорить…

– Да? – Иван смотрел прямо.

– Тут сказано, что ты убьешь своего отца.

Кто он? Еще бы знать.

– Вполне возможно, – сказал Иван спокойно. – Что так и будет.

Ведьма вскинула голову. Иван снова поразился этому жуткому месиву на месте правого глаза, вместо половины лица. Как выстрелило что-то внутри. Какая была женщина! Эх.

– Боги ценят не покорность человека судьбе, – сказала ведьма скрипуче, – но его сопротивление.

* * *

Он вернулся через полчаса, вошел в ее палатку, протянул руку. Ведьма посмотрела внимательно, опять взяла трубку. Затянулась и выпустила горький синий дым.

– Я не буду с тобой спать, – сказала она напрямик.

Иван даже растерялся.

Горсть патронов лежала на его ладони. Биметаллические гильзы тускло отсвечивали.

– Почему?

– Хороший вопрос для человека, который убьет собственного отца. Потому что ты мне нравишься, – ведьма посмотрела на него. Единственный глаз сверкнул. – Потому что, чтобы спать с тем, кто тебе нравится, нужно хоть немного нравится самой себе! А я себя ненавижу.

В ярости она была отвратительно-прекрасна.

В это мгновение Иван понял, как мог Артем, брат Лали, влюбиться в изуродованную ведьму.

– Вообще-то, – сказал Иван холодно, – я принес патроны не для этого.

Лахезис улыбнулась – так, словно видела его насквозь.

– Но ты ведь об этом думал, верно? Иди, Иван, иди. Возможно, когда-нибудь увидимся…

Иван помолчал. Убрал руку.

– Ты нашла свой Парнас? Твой рай для людей искусства? – спросил он.

Лахезис рассмеялась жутким, каркающим смехом.

– Посмотри на меня, Иван, – сказала она. – Что ты видишь? Парнас сделал это со мной.

– То есть? – Иван похолодел.

– Говорили, что это рай для бродяг вроде нас, циркачей. Говорили, что Парнас – станция людей искусств, художников, поэтов, музыкантов, актеров. Говори так же, что попав туда, ты оказываешься в раю. – Она затянулась, выпустила дым уголком рта. Синеватые облачка клубились в полутьме палатки. – И это оказалось правдой. Все было именно так, как нам рассказывали. Мы пришли и были очарованы. Мы восторгались тем, какая красота вокруг, какие все красивые и одухотворенные… Мир и покой. Пока в один прекрасный момент иллюзия не рассеялась.

– И что ты увидела?

Ведьма усмехнулась.

– Пробуждение ото сна может быть жестоким, верно? Развалины. Заброшенная, глухая станция, разбитые окна, выводящие на поверхность. И заросли. Все вокруг оплетено черными лианами. И эти лианы вдруг зашевелились. Пожиратель… на самом деле там сидит пожиратель, Иван. Он съел Максима, силача, он съел фокусника Антонелли… Он съел всех нас.

Иван подался вперед.

– А ты? А тебя?

– О! Он очень старался, этот пожиратель. – Ведьма вновь засмеялась – жутким каркающим смехом. – Но ему удалось съесть только половину меня… Возможно, лучшую, но все-таки половину. А теперь иди, Иван. И дай-то бог, чтобы твои мечты о рае не обернулись встречей с пожирателем.

О чем она говорит, подумал Иван. О Василеостровской?

– Прощай, Лера, – сказал он.

– Прощай, Иван.

* * *

– Росянка, – объяснил профессор. – Был такой тропический цветок до Катастрофы. Очень яркий. Подманивал мух запахом мяса, затем съедал.

Дальше они повторяли путь, уже однажды пройденный Иваном. Петроградская с ее странными обитателями. Они задержались там на некоторое время – купить еды и воды, передохнуть, – но вскоре им стало не по себе. Даже обычно непробиваемый Уберфюрер задергался, начал поминутно оглядываться. Фигня война, но… Иван затылком чувствовал, что Петроградка – место мутное, нехорошее. И, главное, никаких видимых оснований для тревоги не было. Станция как станция вроде. Люди как люди. Но что-то… давящее заключалось в самой атмосфере станции.

Иван разглядывал светлую отделку стен, казавшихся от времени темно-желтыми, световой карниз из желтого металла, и чувствовал, как вползает в душу холодок.

Это была станция закрытого типа, вроде Василеостровской, но если там железные двери, запиравшиеся на ночь, служили защитой, то здешние – скорее наводили на мысль о заключении. А Иван уже достаточно насиделся взаперти, чтобы желать повторить опыт.