Письма, заявления, интервью. 70-е годы

Я не считаю себя вправе упрекать моих коллег в СССР за недостаточную поддержку. Жизнь каждого, кто решается на свободное выступление по общественным вопросам, немедленно становится неимоверно трудной, причем не только для самого диссидента, но и для его близких. Совершенно естественно, что на это решаются только единицы. Более того, для человека, имеющего призвание к науке, неизбежно очень существенны и вполне реальны опасения быть отстраненным от нее.

Я очень ценю поддержку, оказанную мне такими известными учеными, как Турчин, Орлов, Мельчук, но я не могу одновременно забыть, что все они после этого лишились работы. С 1971 года без работы Татьяна Ходорович, без работы математик Юрий Гастев и другие. Возвращаясь к моим академическим кол­легам, все же я хочу сказать, что не ощущаю себя среди них одиноким и постоянно чувствую безмолвную поддержку и симпатию некоторых из них.

7. Как Вы считаете, имеет ли общественное мнение на Западе сейчас больше влияния на Советский Союз, чем раньше?

Увеличение контактов с Западом — экономических, технических, научных, культурных — приводит к большим потенциальным возможностям. Однако на практике мы видим, что, несмотря на то что тысячи людей просили об освобождении Буковского, Винса, Мороза, Глузмана, Сергиенко, Кузнецова, Штерна и других политзаключенных, разрешения на эмиграцию Слепаку, Лернеру, Левичу,– советские власти продолжают упорствовать в своих отказах. По-видимому, недостаточная координация в проведении таких кампаний снижает их эффективность, но самое главное — недостаточное вовлечение в них тех людей и организаций, которые непосредственно осуществляют контакты с СССР, особенности правительственных и законодательных органов, организаций бизнеса, научных, технических и культурных организаций. Я уверен, что объединение всех этих сил совершенно необходимо и принесет конкретные результаты.

8. Какие планы у Вас сейчас? Предугадываете ли Вы обстоятельства, при которых Вы будете вынуждены просить о поездке за границу или даже об эмиграции?

До сих пор мое положение, так же как и положение моих близких, прогрессивно ухудшается с каждым годом. Возможно, что оно будет продолжать ухудшаться и в дальнейшем. Я надеюсь, что международная общественность найдет эффективные методы давления и предупредит такое развитие событий. Я не рассчитываю, как на возможный выход для себя лично, на эмиграцию и на временную поездку за границу.

30 октября 1976 года

ИНТЕРВЬЮ КОРРЕСПОНДЕНТУ «АССОШИЭЙТЕД ПРЕСС» ДЖОРДЖУ КРИМСКИ

Магнитозапись, небольшие редакторские изменения внесены А. Сахаровым.

Кримски: Год назад Вы получили Нобелевскую премию. Два вопроса. Какое воздействие это оказало на Вашу борьбу в демократическом движении? Ваша личная борьба в этом движении?

Сахаров: Тут противоречивая, контрастная ситуация. Долгосрочное влияние, влияние на мировое общественное мнение, по-моему, очень важное, глубокое и положительное. Я и мои друзья благодарны Нобелевскому комитету за эту высокую на­раду, благодарны за эту поддержку принципов нашего демократического движения. 10 декабря, год назад, во время нобелевской церемонии внимание всего мира было приковано к Осло, где выступала моя жена, и к Вильнюсу, где я в этот же самый день стоял перед дверями суда над Ковалевым. Это было внимание к нашей борьбе и к нашим трудностям.

В то же время власти как бы игнорировали изменение моего общественного положения, более того — давление на меня усилилось. Меня по-прежнему не пускали в суды — ни над Джемилевым, ни над Твердохлебовым. По-прежнему нарушены мои телефонные и почтовые связи.

Кримски: Когда это было?

Сахаров: Весь этот год.

Кримски: Когда это началось?

Сахаров: Нарушение связи началось в 74 году, телефонная связь восстановилась частично во время пребывания моей жены за границей и сразу после инцидента в Омске, когда, очевидно, опасались больших международных протестов, но сейчас, т. е. уже больше двух лет с небольшими перерывами, я не имею ника­кой возможности говорить с заграницей. Каждый разговор прерывается подслушивающими операторами КГБ. И это не только мое личное дело, это огромный ущерб моей общественной деятельности. Потому что живая связь с Западом необыкновенно важна. Я думаю, что дело имеет общественное значение; это нарушение международных соглашений по телефонной связи, и я надеюсь, что протесты общественности и протесты Почтового союза наконец прекратят эти нарушения.