Письма туда и обратно

Быстро он прижился в медпункте! Кулинаром оказался заядлым! Отбивные из оленины устраивают? Харчо по-эвенкийски? Картошка фри? Бефстроганов? А что, если смастерить рыбный пирог? Начинку беру на себя, а твое дело кофе бразильский, жаль, что всего банка осталась. А, привет, Егор! Ну и нюх у вас на застолье! Да, как видите, болею. Тоня, подтверди, что у меня вода в колене и дикий радикулит. Ну вот, Егор, слышите, Тоня подтверждает. Капканы? Успеется. К вам вернусь, Егор, когда выздоровлю. Только без пошлостей, Егор Хэйкогирович, а то Тоня вас выставит, а я ей помогу! Мало ли, что на мне кухонный фартук. Это еще не значит, что я тут хозяин. Спасибо Тоне: приютила, лечит, поит, кормит. Вашей фактории повезло, что у вас такая медичка. Молиться на нее должны, а вы только и знаете, что клянчить спирт. Ого, какое явление! Привет киномеханикам! В чем дело, Алексей? Не хочешь здороваться? Странно. То лезешь целоваться по пьянке, то не подаешь руки. Может, объяснишь, что случилось? Не здесь? А где? На улице? Пожалуйста. Я вообще-то лежачий больной — Тоня, подтверди! — но раз надо, так надо.

И минут через десять он возвращается, посасывая кровоточащую губу, слегка встрепанный, со злыми, веселыми глазами. Ничего страшного! Небольшой конфликт. Киномеханик набрался браги. Может, он и бывший подводник, может, даже на атомных лодках плавал, но дерется примитивно. Нет, уже не вернется. Его успела перехватить Нюра. Дома она ему добавит, надо думать. А интересно, с какой стати он охраняет тебя, как святую икону? Ладно, можешь не отвечать, не обязательно.

Приблизительно такой разговор, если беллетризировать протоколы допросов. Тебе не кажется, Наташа, что Чернышев уже по меньшей мере полгода живет в медпункте? На самом деле всего три дня и три ночи. Затем: «Надо в тайгу, Тоня. Соболи меня заждались». — «Да, конечно», — отвечает Камышан. Кто она ему, чтобы удерживать? «Спасибо и за то, Саша, что появился в моей жизни хоть на несколько дней. Полтора года с пьяным мужем. Грязь, перегар, тоска, мат, насилие. Только деньги, водка, кромешные ночи, мертворожденный ребенок. Никто никогда, Саша, после развода. Говорят о заезжем этнографе, ты не слушай. Вранье! Неужели тебе хорошо со мной? Повтори, пожалуйста. Я не верю. Мне кажется, я старуха рядом с тобой, а я ведь всего на год старше. Спать хочешь, устал?» И гладит его по русым волосам, целует в закрытые глаза.

Наутро он уйдет на лыжах в зимовье, а через два дня на реке зазвенят ботала, и к избушке подкатит оленья упряжка. Пожаловали нежданные гости: Антонина и Егор Чирончин.

«Здорово, Санька! Живой еще, не замерз? Не ожидал нас, ешкин-мошкин! Это все Тонька, ей спасибо скажи: поедем да поедем, пристала, как паут, надоела совсем! Спирт давай, Тонька, а то не повезу назад!» — грозится и шмыгает носом развеселый уже Чирончин, а Камышан с горящим от езды и мороза лицом, в меховой парке, шапке и унтах улыбается замерзшими губами:

«А я, может, не поеду назад, Егор».

«Конечно, никуда не поедешь. Спасибо, дружище Егор, что привез такую гостью! Налей ему побольше, Тоня, он заслужил. Ваше здоровье, Егор Хэйкогирович! Обязательно отметьте в своих отчетах, что проводите культурное обслуживание на отдаленных промысловых точках, я подпишусь. Одиночество, оказывается, страшная штука. Собака Брюханова, предательница, сбежала на факторию, и я чуть не взвыл от тоски. Что говоришь, Егор? Максимов грозится меня убить? Это с какой стати? А, понятно! Передай ему, что я готов на дуэль. Уехал в тайгу? Ну и отлично! Пусть там очухается. Заключаю с ним соревнование на промысловой тропе. Почин уже есть, Егор: вот шкурка. Правильно я ее обработал или нет? Да, конечно, можешь увезти и сдать Брюханову. Нет, Тоня не поедет! Мы вернемся сами. А тебе не кажется, Егор, что пора уже и честь знать? Спирта больше нет, Егор, а темнеет быстро. Вот так: усаживайся в санки, хорей в руки… осторожней, Егор, там на повороте есть незамерзающая полынья, не ухни туда… Все в порядке? Ну, до встречи!».

Звон ботал. Они остались вдвоем, Наташа.

Кажется, не обойтись без антибиотика. Аспирин не помог. Имею в виду Никиту. «Вот этазол, прими, пожалуйста. Да не бойся, дуралей, это не отрава», — убеждаю я его. Он брыкается, отпихивает меня, бормочет, что никогда ни в какие лекарства не верил, «всю жисть» лечился пылью запечной, паутиной да толчеными тараканами (а тараканов у Егора из-за холодрыги нет!). Чаю, однако, с брусникой выпил стакан и затих. А я предпочитаю писать, чем валяться на железной кровати с «убитым», как выражался классик, матрасом, под облезлой оленьей шкурой.

В одиноком таежном зимовье я хотел бы оказаться с тобой, Наташа. Мы бы жарко натопили печь, наварили мяса, вскипятили чай. Никто не стучит в дверь, не звонит по телефону. Представляешь такую тишину и такую огромную волю! Так уже было у нас в горах, в палатке. Но тогда мы лишь узнавали друг друга, насыщались новизной ощущений и не ведали, признаться, во что они выльются в будущем.