Письма. Том I. 1828–1855

С величайшим удовольствием и радостью получил я весть о возведении Вас на степень превосходительства, с получением коей имею честь поздравить Вас от искреннего моего сердца, — но в то же время родилась мысль во мне, что уже слишком высоко для меня иметь переписку с особою Вашею. И, простите моей откровенности, если бы я не был уверен в прямой доброте сердца Вашего, то ни по каким причинам не осмелился бы я писать к Вам. И в сей-то уверенности начинаю и приемлю смелость писать ныне и после, если только Вы позволите.

Наконец вот и обещанный мною Словарь Лисьевского языка! Я ни слова не скажу об нем здесь, ибо, что можно и нужно было сказать об нем, я оказал в предисловиях. Только скажу то, что я говорил и прежде, т. е. если бы я не имел чести быть знакомым Вам и не был ободряем Вами, то бы никогда не принялся за таковой труд, не по моим силам и для меня по истине бесполезный во всех отношениях. Ах! с каким нетерпением я ожидаю вести о моей Грамматике! Как и что было с нею — моею бедною и глупою дочкою! удостоилась ли она принятая Академии! Но, что бы ни было с нею и сим словарем, я не огорчусь даже и тогда, когда бы никто не взглянул на них; ибо я вполне доволен сим трудом моим, отнюдь не потому, чтобы я считал оный важным и совершенным, но единственно потому, что сей труд мой хотя несколько интересует Вас — Вас, сердечное уважение и преданность к коему я унесу с собою во гроб; и что он может быть некоторым доказательством моей к Вам благодарности, равной моему к Вам уважению. Внимание Ваше к оному и ко мне для меня неоценимо.

С Фердинандом Петровичем я имел честь писать к Вам и отвечать на письмо Ваше от 10 апреля 1835. Но считаю не излишним повторить то, что я говорил в письме моем. И в особенности мою сердечную благодарность за участие Ваше в исходатайствовании мне отличия, весьма редкого, особливо у нас в Сибири. Прибывшая сюда из Кронштадта Елена (16 апреля) достовернейшим образом подтвердила, что я получением сего отличия особенно обязан Вам, как главному ходатаю.

Не знаю, едва ли и сотую часть Ваших надежд на меня, касательно исследования Колош, я могу оправдать; потому что я еще до сих пор ничего, решительно ничего не сделал. Впрочем ныне я могу представить некоторую причину к оправданию моему.

В начале января сего года в здешний край прибыла небывалая гостья, которую называют ветреною оспою. Сия страшная гостья в 2 месяца погубила 300 человек Колош, из числа живущих подле крепости. Число ужасное! И даже по сие время не оставила их. Нельзя доказать, откуда она пришла сюда! Она еще в начале декабря прежде всего появилась в крепости на одном мальчике — креоле; потом, без всякого видимого посредства, начала перебирать Креол и Алеут, но при всех мерах осторожности и пособий из всех бывших в оспе, коих насчитывают более 100 челов., умерло только 14 человек, в числе коих почти все старики; русских же никого не тронула оспа, кроме какого-то чухонца, впрочем также выздоровевшего. Но перешедши к Колошам, она начала свирепствовать во всей силе так, что от 8 до 12 челов. умирало каждодневно; впрочем потому именно, что не хотели принять тех мер, какие были приняты у нас, т. е. не студиться; но они напротив того во время жара или кидались в море, или снег и лед. Выздоровевших же из Колош не более 50. И в сем числе большая часть из Калгов, которых Колоши во время болезни не хотели лечить, т. е. давать льду, и они выздоравливали. Слухи носятся, что сия оспа и в проливах также делает свое дело, но за верное ничего не известно.