Письма с войны

Последний сон был милосердным. Просто воспоминание о том, как она разговаривала с Эммой в прошлое Рождество. Неужели уже год прошел с тех пор, как она видела девушку в последний раз? Реджина вздрогнула, прерывисто вздохнув. Почти год назад Эмма устроила ей сюрприз, появившись в бостонской больнице, а теперь она лежит на краю… Нет. Хватит. Она не знает, где Эмма. И это, черт возьми, куда лучше, чем другой вариант.

Иногда.

Пропала без вести. Этот термин был наиболее подходящим. Ей хотелось придушить Нила и Августа за то, что они сказали: «Жертва». Это слово окутано ужасающей завершенностью. Не то, чтоб «Пропала без вести» звучало лучше. Реджина была почти уверена, что это даже хуже. Эта игра в ожидание, которая так хорошо ей удаётся. Ждать писем. Звонков. Коротких приездов домой. Теперь ставки выше в десятки раз. Чего ей ждать сейчас? Ждать, когда найдут тело? К глазам подступили слёзы, и губы задрожали, но Миллс заставила себя успокоиться. Она слишком устала плакать.

Если бы Реджина задумалась, то поняла бы, что уже давно не спала как следует. Но женщина не могла думать об этом. Потому что если она об этом подумает, то вспомнит, что лишило её покоя. Вспомнит, как открыла дверь, и человек, о котором она читала в письмах, сказал ей, что Эммы нет.

Она зажмурилась.

Она слишком много об этом думает. Опять. Медленно открыв глаза, Реджина уставилась в потолок. Он был волнистым. Бороздки фигурной штукатурки, будто промытые каплями дождя, закручивалась спиралями. Миллс принялась считать их, стараясь не сбиться и узнать, сколько витков в полном круге. Сбившись, брюнетка начинала сначала, потому что куда проще считать круги, чем лежать без сна и думать о… ней. Тринадцать. Четырнадцать. Проклятье! Один. Два. Реджина услышала знакомый глухой топот. Генри спрыгнул с кровати и побежал в ванную. Этот будильник всё-таки заставит её встать и выбраться из постели.

Ему повезло. Он еще не знает. Честно говоря, Реджина не была уверена, что скажет ему. Она может говорить себе что-угодно: что она бережет сына, потому что его сердце разобьётся; что он ещё ребёнок и не поймёт; что ему не нужно знать… Но кого она обманывает? В первую очередь, она оберегает от боли себя. Ей физически больно думать, что с Эммой что-то случилось. Да она чуть с ума не сошла, когда Свон получила простое, да, именно так, простое сотрясение. Если еще немного отложить этот разговор, ей не придётся с этим справляться. И можно будет хоть ненадолго притвориться, что всё в порядке.

Но скорбь не любит одиночества. О, Господи! О чем она думает?! Рассказать сыну такие ужасные новости, чтоб не страдать в одиночестве? Миллс зло фыркнула. Да уж, она просто Мать Года, нечего сказать.

Реджина жалела, что Август уехал. Она не винила его, совсем нет. Они с Эммой – одного поля ягоды. И вести о судьбе сестры удержали Бута в Сторибруке всего на несколько дней. Ему нужно сменить обстановку, чтоб пережить это. Он будет присылать открытки. Он обещал.

И Эмма тоже обещала, мелькнула горькая мысль. Женщина яростно тряхнула головой. Это не её вина. Но она же просила Эмму быть осторожной! Реджина сбивчиво дышала. Запустив пальцы в волосы на затылке, она сжала голову руками, со стуком откинувшись на спинку кровати.

Что ей теперь осталось? Собирать свою жизнь из осколков. Четыре года их жизнь была накрепко связана с Эммой, и вот нить оборвалась, оставив лишь обрывки у ног. Реджина подтянула колени к груди и уткнулась в них лбом. Именно поэтому она обязана рассказать Генри. Он знал Эмму всю жизнь. Блондинка была её мальчику, как вторая ма… Реджина всхлипнула, глаза налились слезами. Она могла ею стать. Наверняка.

Слеза скользнула по щеке, и Реджина пообещала себе, что не будет слишком много плакать сегодня. Если сможет. Она вытерла лицо об укрытые одеялом колени и выскользнула из кровати, чтоб надеть халат и шлёпанцы. Одежду, ставшую привычной за несколько недель. Ей незачем одеваться и краситься.

Женщина тихо вышла в пустой коридор. В ванной хлопнула крышка унитаза, щёлкнул замок, и Генри пробормотал «О, да» и быстро спустил воду из бачка. Свет, льющийся из ванной, затопил тусклый коридор, когда мальчик выбежал и, увидев Реджину, улыбнулся и бросился к ней, чтоб обнять.

- Доброе утро, мамочка, – он обнял ее, чуть подпрыгивая. Малышу не терпелось забраться на руки.

- Доброе утро, родной, – Реджина подняла его и обняла. Он растёт, становится выше, тяжелее. Мама бы отчитала её за то, что Реджина нянчится с ним. В ответ на эту мысль брюнетка только сильнее прижала сына к себе и оставила на щеке мокрый поцелуй, который Генри, поморщившись, тут же стёр тыльной стороной ладони. – Что мы будем сегодня делать?

Надежно прижав локтем Миссис Рекс и Рекси младшего, он глубоко задумался, приложив палец к подбородку:

- Играть?

- Конечно, мы поиграем, – Реджина спустилась вниз, держа малыша одной рукой, а второй опираясь на перила.

- Будем есть, – настойчиво продолжал тот, – и смотре-е-е-еть…