Письма Плиния Младшего. Панегирик Траяну.

(4) Но следует подчиняться постановлению сената, который ради общественной пользы постановил, чтобы в словах консула, произносимых под видом благодарственной речи, хорошие принцепсы слышали о тех делах, которые ими действительно совершаются, а плохие о тех, которые должны были бы совершать. В настоящий момент тем более необходимо и важно выполнить это [постановление сената], что отец наш, принцепс, не разрешает высказывать себе похвалы частным образом, пресекая их, и охотно воспретил бы и публичные, если бы позволил себе отменить то, что предписано сенатом. И то и другое: что ты не разрешаешь воздавать тебе хвалы где-либо в других местах, и то, что ты не запрещаешь их здесь [в здании сената], показывает тебя как образец скромности, о цезарь-август! Ибо не ты сам назначаешь себе эти почести, но они воздаются тебе нами. Ты уступаешь нашим чувствам, ибо нас никто не принуждает произносить тебе хвалу, но тебе по необходимости приходится ее слушать.

Часто я, сенаторы, молча, сам с собою, размышлял над тем, какими качествами должен обладать тот, беспрекословной власти которого подчиняются моря и земли и от кого зависят мир и война. Однако, как я ни старался создать образ принцепса, которому подобает равная почти с бессмертными богами власть, мне даже в мыслях никогда не удавалось приблизиться к тому образцу, который мы имеем перед глазами. Иной, отличившись на войне, потом потерял свой блеск в обстановке мира; другого прославила тога, но не далось ему в то же время военное искусство, один заставил себя уважать, действуя страхом, другой снискал любовь унижением, тот в общественной деятельности не смог сохранить доброй славы, сложившейся за ним на основании его семейной жизни; другой, наоборот, в кругу своей семьи запятнал славу, приобретенную на общественном поприще: не было еще до сих пор человека, у которого его доблести не затмевались бы от близкого соседства с какими-нибудь пороками. Наоборот, какое удивительное согласие всяких похвальных качеств, какое гармоническое сочетание всяких доблестей видим мы в нашем принцепсе! Ни жизнерадостность его не вредит строгости его нравов, ни простота в обращении не умаляет его достоинства, ни гуманная его снисходительность не идет у него в ущерб его величию. А его бодрость, а статная фигура, величественная голова и полное достоинства лицо и ко всему этому цветущий возраст, без физической слабости, но в то же время не без некоторых ранних признаков старости, дарованных ему богами как бы нарочно для того, чтобы придать больше величия его царственной осанке! Разве все это не делает для всех очевидным, что он истинный, прирожденный государь?

(5) Таким должен быть, поистине, государь, возвысившийся не в пылу гражданской войны и не в момент стеснения государства оружием, но данный внявшими молениям земли богами-покровителями, в момент глубокого мира, через усыновление. Да и можно ли допустить, чтобы не было отличия у императора, посланного богами, от других, поставленных людьми? На тебе же, о цезарь-август, печать благоволения богов лежала с самого того момента, как ты отправлялся к войску и притом в самом необычном виде. В самом деле, в то время, как появление других принцепсов возвещалось обильным потоком крови жертвенных животных или объявлялось наблюдателям полетом птиц с благоприятной, т. е. левой, стороны, ты был уже провозглашен общепризнанным принцепсом толпами граждан, собравшихся хотя и не для этой цели, в тот момент, когда, выполняя священный обряд, ты смиренно поднимался по ступеням Капитолия. И когда весь народ, толпившийся около входа в храм, приветствовал тебя кликами, когда перед тобой раскрылись двери храма, можно было подумать, что он приветствует бога1575. Но, как это стало сейчас же ясно, он приветствовал тебя как императора. Не иначе было принято это предзнаменование и всеми другими. Только ты сам не хотел понять этого и отказывался принять власть. Ты отказывался, и это, конечно, было указанием на то, что ты будешь управлять хорошо. Итак, тебя приходилось принуждать. Но ничто не могло принудить тебя, как только опасность, угрожающая отечеству, и пошатнувшееся его благополучие. Ты твердо решил не принимать управления государством, если только оно не потребует спасения его от опасности. Я думаю поэтому, что то опасное волнение в лагерях возникло вследствие того, что скромность твою могла побороть только какая-нибудь большая сила, большая опасность. Подобно тому как мы особенно ценим хорошую погоду и ясное небо после вихрей и бурь, так, я бы сказал, и тот мятеж предшествовал твоему вступлению в управление только для того, чтобы еще больше поднять значение установившегося при этом мира и благоденствия. Таковы уже противоречивые условия существования смертных, что благое рождается из злого и из благоприятного появляется опасность. Скрывает от нас божество семена того и другого, и причины добра и зла по большей части бывают скрыты под разными видами.