Письма об Испании

Многолетнее его молчание и откровенный консерватизм воззрений привели к тому, что поколение 60-х годов почти забыло о существовании былого соратника Белинского и Бакунина, и, когда он умер, то П. В. Анненкову в некрологе[199] пришлось напомнить современникам о роли Боткина в истории русской литературы и общественной мысли, разумеется, подчеркивая главным образом его заслуги как человека эпохи Белинского.

Эволюция Боткина как мыслителя и литератора, да и вообще как личности была, таким образом, сложной и своеобразной. Никто не может сравниться с ним по числу «зигзагов», резких колебаний от демократизма (чуть ли не революционного) к крайнему консерватизму, от передовой публицистики к защите «чистого искусства».

Сложный сплав художественного чутья, недюжинного ума, широкого круга знаний с опасной «гибкостью» мышления, переходящей в приспособленчество, в преклонение перед силой и модой, и с либеральной тягой к «золотой середине» — все это заметно сказалось на стиле статей и очерков Боткина и, может быть, всего более — на стиле «Писем об Испании».

Произведения Боткина написаны умно, тонко, интересно, хорошим литературным слогом, отразившим завоевания русского художественного и публицистического языка 30—40-х годов (благодаря творчеству Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Белинского, Герцена). Однако стиль Боткина чрезмерно гладок, почти нейтрален, в нем нет острой шероховатости индивидуальных поисков. Вообще Боткин был чужд строгой энергичности мысли и стиля, даже в самые радикальные периоды своей деятельности он никогда не употреблял иронию или сарказм, совершенно не умел пропагандировать и полемизировать[200]. Да эти свойства его литературной манеры к тому же органически вытекали из идеала «золотой середины». Последнее обусловило все-таки стилистическое и грамматическое своеобразие боткинских фраз: их нарочитую нечеткость, обилие «оговорочных» предложений, обилие вопросов — полуобращений к читателю, полусомнений, обилие зыбких многоточий в конце периода.

Великолепное знание разных видов искусств давало Боткину материал для интересных сравнений и параллелей литературы и музыки, живописи и архитектуры. Несколько странными на этом эстетическом фоне выглядят его «гастрономические» сравнения, хотя в них очень ярко отражается сущность эстетического чувства Боткина: искусство воспринималось им как личная, чуть ли не физиологическая радость.

Когда писателю удавалось органически соединить эстетический пафос с насущными общественными проблемами, то возникали значительные — и весьма сложные — произведения, надолго пережившие его время. К такого рода произведениям относятся и «Письма об Испании».

5

В истории русского путевого очерка «Письма об Испании» занимают своеобразное место. Наиболее эффектно было бы противопоставить книге Боткина, с одной стороны, сентиментально-романтическую литературу, которую В. А. Жуковский демонстративно хвалил за отсутствие фактов и идей[201], с другой — фактографические очерки, насыщенные реакционными мыслями, например, «Год в чужих краях» М. П. Погодина (М., 1844) или «Отрывки из заграничных писем. 1844—1848» Матвея Волкова (СПб., 1857). Такое противопоставление ярко оттенило бы новаторское превосходство «Писем об Испании».

Однако в русской очерковой литературе имелась и другая традиция, у истоков которой находятся два знаменитых «путешествия» XVIII в.: «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева (хотя, конечно, эта книга не столько путевые очерки, сколько идеологический фундамент, идеологическая традиция для последующих реальных путевых очерков) и «Письма русского путешественника» Н. М. Карамзина, которого Белинский назвал Колумбом, открывшим Европу широкому читателю[202]. В русле этой традиции возникли и труды декабристов, особенно заграничные очерки Н. А. Бестужева («Записки о Голландии 1815 года» и «Гибралтар»), и «Путешествие в Арзрум» Пушкина[203]. В этих произведениях можно найти те черты, которые украшают и «Письма об Испании» Боткина: свежие картины быта, нравов, культурной жизни; образ путешественника, глубоко осмысливающего виденное и не таящего свое личное, индивидуальное отношение ко всему описываемому; живой язык, приближающийся к разговорной речи. На фоне таких прекрасных образцов уже нелегко доказывать идеологическое, литературное, жанровое новаторство Боткина. Несомненно, он учитывал опыт выдающихся предшественников. Учитывал он и достижения русской и мировой литературы своего времени, в том числе и становление реализма в европейской очерковой литературе, например, метод испанского костумбризма (см. об этом в статье А. Звигильского), который охватил не только словесное искусство, но и живопись: сборник бытовых зарисовок «Испанцы в собственном изображении»[204], подобно аналогичным изданиям во Франции и в России, явно был в поле зрения Боткина. Но особенно заметно воздействие на Боткина, человека из круга Белинского — Герцена, метода русской «натуральной школы», становящегося метода критического реализма.