В Бавено, деревеньку на берегу Lago-Magiore, приехал я вечером. Напившись чаю, вышел на террасу гостиницы. Озеро тихо лежало в роскошных берегах своих, острова чуть виднелись в легком голубом тумане. Ночь темнела, туман сделался гуще. Утром, сказавши своему vetturino[101], чтоб он ждал меня в Sesto-Calende, я взял лодку и велел везти себя на острова.
Нельзя налюбоваться на прелестный вид Isola-Bella; его террасы, покрытые лимонными, апельсинными деревами, сквозь темную зелень которых ярко белеются мраморные статуи, арки, галереи, — все придает этому острову вид чарующий. Тут есть два величайших, прекрасных, лавра. Говорят, что на одном из них Наполеон, в первой Итальянской войне, гуляя по острову, задумавшись, вырезал слово bataglia[102]. Каждый путешественник поставляет за долг отломить кусочек от этого места, и теперь слова не видать, его срезали совсем. Чудный человек! Какой кусок земли в Европе не говорит о тебе. С наслаждением смотрел я из окна заброшенного дворца на острове Isola madre. Прямо передо мной далеко зеленело Lago-Magiore, влево городок Palanza живописно раскинулся по берегу у подошвы горы, вправо милая Isola-Bella — какая природа, какая страна! Пароход привез меня в Sesto-Calende — и я в австрийской Италии. Кроме того, что на берегу отобрали наши паспорты, всех путешественников призывали в полицию и списывали их приметы. В гостинице, от скуки, стал я читать на стенах разные надписи; большая часть их по-французски и итальянски. Англичане ограничиваются четким означением своего имени и фамилии, французы пишут свои политические мнения — от пустоты души бранят Людовика Филиппа{360}, карлисты воспевают Генриха V{361}. Итальянские надписи дышат страстною любовию к Италии, любуются ею, горячо желают ей счастия{362}.
А вот и Милан. Наружность его мало отзывается итальянским — тут есть какая-то примесь французского характера. Сегодня все утро провел я, осматривая город. Хотя вам и скучно кажется ходить за мной, но вы простите моему любопытству и не посердитесь. Я начал с Biblioteca Ambrosiana[103], которая содержит в себе 60 000 томов печатных и 40 000 рукописей. У меня не было ни особенного интереса, ни знания рассматривать эту груду; любопытно только было взглянуть на Вергилия, списанного Петраркою. Почти с благоговением библиотекарь вынул из комода большую толстую книгу и разложил ее передо мною с словами: «Этому нет цены!». На пергаменте четким, прекрасным почерком, с величайшею чистотою списаны сочинения Вергилия. Почти каждый стих сопровожден замечаниями Петрарки, которые писал он на полях и внизу. Знатоки говорят, что замечания и пояснения Петрарки весьма обыкновенны — оно так и должно быть; они полагают, что это труды молодости его, когда отец вырывал у него из рук и бросал в огонь Вергилия, над которым просиживал он целые ночи. Другой особенно замечательный манускрипт — Иосиф Флавий, переведенный Руфином. Он писан на папирусе. Ему теперь, говорят, 1200 лет{363}. Здесь же видел я волосы Лукреции Борджиа{364} и письма ее к кардиналу Бембо{365}; письма эти писаны ею уже в то время, как она из чудовищно развратной женщины сделалась ханжою и призывала к себе двух проповедников в день, утром и вечером. Меня странным образом интересовали эти письма и волосы Лукреции Борджиа! Александр VI{366}, Цезарь Борджиа{367}, Италия в XVI веке! Какое время, какие люди — и, наконец, каков папа!..
Эта библиотека, кроме множества замечательных рукописей, имеет еще картинную галерею. Тут находится знаменитый картон «Афинской школы» Рафаэля{368}, несколько очерков Микельанджело. Картон нравится мне лучше фреска.
После обеда пошел посмотреть на цирк. Большое пространство, обнесенное каменною стеною. С одной стороны широкая терраса с навесом, поддерживаемым 6 гранитными колоннами; налево две башни для музыки. Цирк сделан по воле Наполеона. В нем бывают скачки, бой с быками. Посредством труб, проведенных из каналов, можно наполнить его водою в несколько часов, а потому летом тут купаются, а зимою катаются на коньках. Зрителей может поместиться до 35 тысяч. Я с грустью смотрел на это широкое пространство, назначенное для забавы народа и свидетельствующее о знаменитости и величии, какие хотел Наполеон придать столице Италиянского королевства.
Отсюда недалеко триумфальные ворота, начатые тоже Наполеоном. Теперь отделываются они и окончатся года через три. Они из разноцветного мрамора; барельефы по сторонам очень хороши.