Несмотря на всю тихую прелесть жизни и окрестностей Малаги, мысль о Гранаде не давала мне покоя. Наконец я решился ехать. Между Малагой и Гранадой ходит дилижанс; но он берет влево на Лоху (Loja), объезжая горные цепи, окружающие Гранаду; в нем отправляются большею частию женщины и иностранцы; туземные жители ездят обыкновенно верхом, горною дорогою, соединяясь для безопасности по нескольку человек. Такой переезд был для меня интереснее. Я условился с Лансою, перевозчиком товаров между Малагою и Гранадой{306}, и нанял у него себе верховую лошадь. Вот еще особенность здешних нравов: все в Малаге знают, что Ланса был контрабандистом и имел постоянные сношения с шайками разбойников, кочевавшими между Малагой, Рондой и Гранадой, но тем не менее Ланса пользуется здесь всеобщим уважением и доверенностью. Никогда товары, посланные через Лансу, или путешественники, ездившие с ним, не были ограблены. Вероятно, расчетливый Ланса брал за это лишнее, так же как испанские дилижансы, которые во время господства разбойничьих шаек по большим дорогам для безопасности путешественников заключали с шайками условия и платили им оброк, увеличивая за это плату на места{307}. Теперь дороги в Испании почти очищены от разбоев, а дилижансы все-таки нисколько не уменьшили своих цен, и в этом отношении путешествие по Испании стоит довольно дорого. Ланса обыкновенно отправляется в Гранаду по субботам, и все, которые едут туда верхом, пристают к нему. Несмотря на то, что в этой стороне Андалузии теперь не слыхать о разбойниках, воображение до того наполнено рассказами о них, что всякий переезд здесь кажется некоторого рода предприятием. Ланса за день отправил мой чемодан, сам же всегда ездит с путешественниками. Нас выехало из Малаги семеро, большею частию жители Гранады, — между ними один швейцарец, содержащий уже двадцать один год гостиницу в Гранаде и забывший по-немецки. За городом к нам присоединилось трое верховых, а потом еще двое, так что поезд наш состоял всего из двенадцати человек. У меня была славная лошадь — высокая, сильная, с удивительною гладкою, лоснящеюся шерстью, какую можно видеть только на арабских и андалузских лошадях. Сбруя с длинною красною бахромой, спокойное арабское седло и стремена, похожие на калоши: андалузские седла и стремена такие же, какие видел я у арабов в Танхере. У каждого из нашего поезда, кроме меня, висело у седла ружье; и ружья у андалузцев восточной формы — длинные, с фигурно вырезанным, узким ложем. Все одеты были в андалузские куртки; но Ланса отличался от всех своим великолепным костюмом махо (majo): коричневая куртка, вся ушитая арабесками из разноцветного бархата; синие по колена штаны в обтяжку, с серебряными пуговицами вдоль швов; белые чулки и башмаки, покрытые высокими до колен штиблетами из желтоватой кожи, с узорчатым шитьем и кисточками, завязанные только сверху и снизу, так что чулки на икрах были видны; длинные рыцарские шпоры; шелковый малиновый жилет со множеством висячих серебряных пуговок; на шее красный шелковый платок, концы которого продеты в золотое кольцо; на голове, по андалузскому обычаю, повязан пестрый фуляр, концы которого висели сзади из-под низенькой андалузской шляпы. Это был самый безукоризненный костюм андалузского щеголя.