Письма об Индии

Навстречу нам попадались обыватели, синдийцы и белуджи; иные ехали на слонах и конях, иные шли пешком. Все были вооружены. У всех бороды были выкрашены красной краской, у всех был грозный вид. Впрочем, они мне кланялись. Проехав длинные, малолюдные базары и купив там несколько раскрашенных деревянных коробочек, я подъехал к крепости, обнесенной зубчатыми стенами и громадными башнями. Белуджистанские воины скрестили оружие и спрашивали у меня, имею ли я позволение на свободный пропуск. Мой проводник повел было переговоры, но я тотчас же положил им конец: мне пришла в голову мысль, что эмиры могут задержать меня заложником как англичанина или как человека, покровительствуемого англичанами. А там кто знает, что ожидает меня? Словом, я не вошел в крепость, несмотря на предложение моего проводника отправиться переговорщиком к гостеприимным эмирам. Я воротился к берегу по тем же базарам, по тем же пустыням и теперь сижу в моей каюте… Жаль, что не видал эмиров[133].

ВТОРОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

[Князю Петру Салтыкову]

Гренада, 3 ноября

[…] Сегодня я осматривал Альгамбру[134]. Судя по рассказам, я ожидал большего: Альгамбра — жалкий алебастровый слепок с волшебных индийских дворцов, не только с тех дворцов, которые по мановению Великих Моголов возникли в окрестностях Дели, но даже с дворцов Лагора, порубежного города Могольской Империи. Все, что в Индии изваяно из камня, мрамора, порфира и лазури, в Альгамбре слеплено из алебастра, и притом в уменьшенных размерах. Прошу после этого верить на слово путешественникам. Впрочем, Альгамбра со своими померанцевыми рощами, цветами, виноградными лозами и легкой архитектурой — все-таки прекрасное место. Виноградом я объедался.

Я видел в Персии дворцы, подобные альгамбрскому, но они богаче, чище отделаны и величественнее. В Каире тоже есть здания лучше альгамбрских, только выстроены в более простом вкусе: в Каире арабское зодчество сохранилось еще в своей первобытной чистоте. В Индии то же самое зодчество, но уже гораздо роскошнее в своих подробностях, гораздо узорнее. […]

[Ему же]

Каир, 22 декабря 1844 года

Стоит прекрасная погода; окрестности покрыты густой зеленью, как у нас в июне; под тенью акаций и сикомор можно проехать верст 5 по гладкой дороге в карете или верхом на осле и добраться до Чубры, вице-королевского сада, наполненного розами, ананасами, померанцевыми и лимонными деревьями.

Днем приходится прятаться от солнца, а ночью не снимать пальто. На два часа пути отсюда находятся большие пирамиды; их видно из моего окна, они поднимаются над первым планом картины, образуемым темной лужайкой Эзбекиа (главное гулянье, на котором выстроены турецкие кофейни); картина прорезывается голубою лентою Нила. С другой стороны Каира тянется печальная, сухая пустыня, усеянная гробницами Мамелюков и более древними и вместе с тем красивыми памятниками: мавзолеями халифов с легкими, тщательно отделанными минаретами. Далее виднеется лес, странное явление в пустыне. С третьей стороны зеленеют обработанные поля, разделенные и размежеванные живыми плетнями кактусов и тенистыми аллеями акаций. Отсюда же виден священный сикомор, под которым, по туземному преданию, отдыхала Пречистая Богоматерь; виден также обелиск, и это место называется Гелиополис. По четвертой стороне идут аллеи различных деревьев и обломки древних стен до самого Нила; при конце находится подземная часовня, в которой, по преданию, долгое время обитало Святое Семейство. Прилежащие кварталы населены доптами. Собственно Каир, то есть новый город, — темный и самый странный лабиринт, в котором толпятся выходцы Аравии, Абиссинии, Голубого и Белого Нила и всех оазисов пустыни. Улицы очень узки и извилисты; дома, выстроенные в старом арабском вкусе и покрытые арабесками, до того высоки, что едва пропускают дневной свет на улицы, где вечно господствуют таинственные сумерки, одевающие полусветом странные городские толпы. Тут увидишь и желтокожих коптов, всех в черном, и бедуинов в каких-то порыжевших от солнца накидках, и арабов из Мекки, напоминающих мумий в желтых и красных чалмах, и черных нубийцев с правильными чертами лица, в белых и синих одеждах, и эфиопских невольников с бронзовым цветом кожи, со странной прической, совершенно похожей на прическу древних царей, изображенных на фресках Верхнего Египта.