Письма на воде

Ирочка появилась в первый день бабьего лета. Мы в последний раз поехали на озеро большой компанией, и когда Никита за мной заехал, на переднем сиденье, на моем месте, сидела она.

Бледная, хрупкая блондинка с пепельными волосами.

– Это что за чучело? – спросила я, едва мы вышли из машины.

Никита пожал плечами.

Ирочка оказалась божьим наказанием. Я никогда не встречала людей, которые бы так вопиюще не умели поддерживать беседу. Ее речь состояла из бесконечных «Ну вот…», «как бы» и «значит». Она уходила в длинные и путаные, как Уголовный кодекс, детали. Ира начинала из такого далека, ехала со скоростью пять километров в час, что уже через минут десять все ощущали себя в пробке жарким субботним днем.

– Ир, а если обойтись без подробностей, в чем было дело? – рявкнула я, решив, что такой вот унылый монолог – неуважение к собеседникам.

Ира мне это потом припомнила.

Никита познакомился с ней на стоянке – они жили рядом.

У отца Иры был строительный рынок. На ее имя были записаны две квартиры в Москве. В семье имелись две дачи – одну сдавали, на другой жили. Все эти ценности дались им тяжелым трудом, экономией на себе.

Однако так как Ирочка была единственным, выстраданным ребенком, ей ни в чем не отказывали.

Поначалу мы не отнеслись к ней серьезно.

Но Никита уже все просчитал. Он собирался переехать к Ире. Занять денег у ее отца и обменять однокомнатную квартиру на Преображенской площади на двухкомнатную. Тогда он уже выбрался из Бескудникова, но собирался купить еще одну студию в Сокольниках, только денег было в обрез. Семья Ирочки очень бы его выручила. Одну из квартир он позже будет сдавать, а другую продаст и вложит деньги в следующую.

Ко всему прочему это оказались добрые, бесхитростные люди, которые собирались принять зятя в семью – лишь бы их деточка была счастлива.

Никита радовался таким деталям, как отдельная комната для стиральной машины и сушки. Его впечатлил эркер на кухне. Он с упоением описывал кондиционеры в каждой комнате. Рассказывал, сколько стоят шторы. Это было так наивно, бесхитростно и в то же время жалко, что хотелось зажмуриться. У каждого человека есть секреты, в которых нет ничего стыдного, но ведь не скажешь вслух, что иногда любуешься своей коллекцией сумок – ведь тебя сочтут дурочкой. И в чем-то будут правы – такая увлеченность вещами недостойна приличного человека.

– И ты женишься на этой жабе из-за кондиционеров? – в лоб спросила я.

– Да ладно… – отмахнулся Никита. – Тоже мне жаба.

Он хотел жить в большой современной квартире, на ремонт которой потрачено немало денег. Хотел оставлять машину в теплом закрытом гараже с вежливым охранником. Хотел ездить зимой и летом на дачу, где были ванная с окном и камин с медной трубой.

Вместе с этими благами ему предложили семью – традиционную маму, которая пекла пироги и кормила горячим супом, хрестоматийного папу, у которого были и мини-мойка, и набор инструментов и который при первой надобности покупал молодоженам все, что те пожелают, так как ради этого, то есть счастья дочери, жил.

Семья Никиты состояла из его матери и бабушки – деревенской женщины. Ей пришлось бросить прочный бревенчатый дом, сад с яблонями, русскую печь с лежанкой и заботы о больной малине ради того, чтобы спасти не столько непутевую дочь, сколько внука, которого угрожали сдать в детский дом.

Мать пила и гуляла, делала аборты чаще, чем лечила зубы, а потому, родив еще одну мертвую девочку и выкинув еще двоих детей, заработала, к всеобщему облегчению, бесплодие.

Когда Никите исполнилось четырнадцать, мать превратилась в пьяницу, которая водила домой собутыльников, горько орала, выла, дралась.

Бабушка прятала ценности у себя в комнате – телевизор, утюг, кулон с жемчужиной и кольцо с аметистом.

Никита был готов спать с Ирочкой, стать ей мужем уже ради того, чтобы у него появились настоящие родители.

Они поженились и даже пригласили меня на свадьбу.

Конечно, был шумный и пошлый тамада, исполнявший песни под Леонтьева и Пугачеву, зато друзья Никиты, байкеры, устроили мотошоу и фейерверки.

И как ни странно, свадьба получилась веселой. Невеста выглядела румяной и довольной.

Я даже решила, что все образуется.

Но Ирочка недаром мне не понравилась. Уже одно это ласкательное имя, Ирочка, которым ее называли все, потому что не выходило по-другому, не доросла она до Ирины, говорило о том, что она навсегда останется маленькой девочкой со стареющим лицом.

Ирочка была удивительным человеком: ей ничего не хотелось. Она не желала работать. Ленилась даже ходить по магазинам. Нечасто бывала в салоне красоты – это ее утомляло. Не водила машину.

Ирочка только смотрела телевизор, листала журналы с фотографиями знаменитых людей и щелкала семечки.

Она наслаждалась такой жизнью, как будто кто-то нашептал ей, что она никогда не умрет. Ирочка не ведала ни страхов, ни угрызений.

К двадцати шести годам Никита был женат на Ирочке два года.

Он тогда купил уже третью квартиру – и все свое имущество оформил на бабушку, чтобы при разводе никому ничего не досталось.