Письма маркизы

Когда я вчера вышел от вас, я встретился с маркизом. При тусклом свете масляной лампы он показался мне очень бледным. Он поклонился мне с улыбкой, которая сжала мне сердце, поэтому я всю ночь пробродил под вашими окнами. Но все было тихо, и ваша нежная записка, полученная мной сегодня утром, окончательно меня успокоила.

Я целую ваш белый лоб для того, чтобы под ним не скрывалось бы ни одной мысли, принадлежащей другому, а не мне! Я целую ваши нежные руки, чтобы сковать их цепями, пока я не освобожу их, для того, чтобы они могли обвиться вокруг моей шеи! Я целую ваши пунцовые губки, для того, чтобы ни одно слово любви не могло сорваться с них, пока своими устами я не уничтожу чары, сковавшие их!

Принц Фридрих-Евгений Монбельяр — Дельфине

Париж, 25 сентября 1782 г.

Любимая моя! Снова вокруг меня раздается уличный шум, и я в толпе чувствую себя очень одиноким. Но хотя я думал, что после нескольких недель величайшего счастья горе разлуки должно окончательно сразить меня, я вдруг почувствовал, каким богатым, каким сильным сделала меня моя Дельфина! Даже тогда, когда она далека от меня, я чувствую, что обладаю ею, и это чувство дает мне возможность перенести временную разлуку…

Прежде всего я отправился в Пале-Рояль. Оттого ли, что я прожил несколько месяцев в полном спокойствии, но только мне показалось, что лихорадочное возбуждение, охватившее всех, действительно, возросло в этот промежуток времени. Наше печальное поражение при Гибралтаре и условия, на которых заключается теперь мир с Англией, служит темой всех разговоров. Я слышал Гальяра, окруженного тесно сомкнувшейся группой слушателей, и его пламенная речь одинаково была проникнута ненавистью к правительству и любовью к отечеству.

«Почему мы разбились о скалы Гибралтара? — восклицал он. — Потому, что наше войско питается только славой прошлого вместо того, чтобы ежедневной работой подготовлять славу будущего. Сотни тысяч выброшены на постройку знаменитых плавучих батарей Арсона, которые в несколько часов сгорели от каленых английских ядер, тогда как эти же сотни тысяч могли быть употреблены на то, чтобы превратить голодающих безработных в хороших, сильных солдат. Никогда машины не заменят людей!.. Почему мы, при заключении мира, фактически окажемся потерпевшими? Потому что нашим противником был народ, не имеющий холопов! Потому что у нас, вместо ответственных министров Питта или Фокса, — страной управляют продажные царедворцы… И все же я восхваляю эту войну, которая в самом начале воодушевляла нас, восхваляю потому, что она явилась нам в ярком сиянии американской борьбы за освобождение, хотя она и послужила для нас таким тяжелым уроком! Гораздо более, чем все книги философов, открыла нам эта война, указав, чего нам не хватает. И мы научились тому, чему должны научиться, если не хотим, чтобы наше отечество погибло. Мы научились проливать кровь за идеалы!..

Этот некрасивый маленький человек стал почти красавцем, когда произносил свою речь. Я не мог сдержаться и с увлечением и благодарностью пожал ему руку, как товарищу. Но когда я осмотрелся вокруг и увидал тех, кто чувственно аплодировал ему, и услышал безграничные комментарии к его словам, то — не хочу отрицать этого! — в душе моей поднялось нечто вроде враждебного чувства. Что если эти люди с грубыми страстями, охваченные гораздо больше жаждой мести, нежели стремлением к политической свободе, вдруг захватят власть в свои руки? Не будет ли, в конце концов, тирания массы гораздо страшнее тирании отдельных лиц?

Когда же я вечером, по приглашению нашего нового казначея флота, г. Бутена, приехал в его великолепный загородный замок, где собралось самое изысканное общество, около ста человек, и начали подавать на золотых блюдах всевозможные гастрономические редкости, мне стало стыдно чувства, испытанного мною утром. Вполне естественное у аристократа, оно недостойно гражданина современной Франции: у него оно служило бы признаком жалкой трусости. Если даже народные массы раздавят нас, это все-таки будет победой справедливости. Мы заслужили свою участь.

Пусть моя ненаглядная Дельфина простит мне, что бывают моменты, когда мои мысли отвлекаются от нее в сторону. Но ты должна простить, потому что даже самые отдаленные мои мысли я приношу, в конце концов, к твоим ногам, моя единственная возлюбленная!

Скоро ли я получу от тебя известие и узнаю, как ты перенесла путешествие в Страсбург? И когда, моя возлюбленная, ах, когда! — я снова обниму тебя!!

Принц Фридрих-Евгений Монбельяр — Дельфине

Париж, 8 октября 1782 г.

Как много счастья ты даешь мне! Как каждое твое слово трогает меня! О, если б я имел теперь крылья, которые, по предсказанию Бланшара, будут у грядущего человечества!