Письма маркизы

Страсбург, 20 апреля 1776 г.

Ответ, по своей ясности, ничего не оставляющий желать госпожа маркиза!

«Я не согласна быть ни марионеткой, которой вы управляете, ни служанкой, которой вы повелеваете!..»

Дорогая моя, зачем так выходить из себя? Разве я желал когда-нибудь другого, кроме того, чтобы мы действовали с вами в полном согласии? Разве я не выражал вам благодарность за то, как разумно вы поступаете. И хотя вы резко подчеркиваете, что действуете только по собственной воле, разве же я не могу быть вдвойне благодарным вам за такую волю?

«Я не нуждаюсь в гофмейстере,»— пишете вы дальше. Но когда же я дерзал выдавать вам себя за него? Но друг ваш все же может быть вам полезен, очаровательная Дельфина, если даже вы думаете, что можете обходиться без священника.

«Ваших угроз я не боюсь!..» Угроз? Роган угрожает женщине?! Если бы я не был уверен, что вы шутите, то готов был бы подумать, что у вас совесть нечиста! Вы ведь должны знать, что в наш век снисходительных нравов я все же настолько просвещенный человек, что, несмотря на свою религиозную строгость, не стал бы мешать удовольствиям очаровательной женщины, насколько это дозволяет мне мое чувство зависти. Но я готов принести покаяние в моих воображаемых грехах. Да будет прощен вам граф Гибер! Вы ездите с ним верхом, как я слышал? Надеюсь, воспоминание о маршале Контаде не портит вам удовольствия?

Маркиз, вероятно, рассказал вам о Страсбурге. Здесь скучно до смерти. Если бы сюда не достигали волны парижского возбуждения умов, то мы, пожалуй, забыли бы даже, что живем. Ах, эти парижские удовольствия, эти женщины, эти ночи. Можете вы себе представить, что мы здесь спим… не только днем?!

Иоганн фон Альтенау — Дельфине

Париж, 10 мая 1776 г.

Дорогая маркиза! Еще звучали в моих ушах слова, которыми мы обменялись по дороге домой от m-me Жоффрен. Вы позволили мне заглянуть в вашу душу. Простите ли вы мне, что я до такой степени ложно понимал вас, что под маской, которую вы надевали на себя, я не разглядел необычайной красоты вашей души? Я целый день был в отчаянии, что не нашел Дельфины. Разве могла Дельфина так поносить любовь? «Как может Юлия Леспинас так швырять свое сердце, как это делают другие женщины!» — воскликнули вы. Но Дельфина, конечно, знала бы, что бросать сердце может только тот, кто его имеет — думал я, слыша эти слова.

И вот нежная рука пожилой женщины сняла эту маску, скрывающую ваше лицо. Почти грубым казался ее вопрос, как только вы сели около нее: «Чем вы занимаетесь?» Я поспешил к вам на помощь, чтобы вывести вас из замешательства, и рассказал о бедных парижских детях, которым вы помогли. M-me Жоффрен дружески погладила вашу руку. «Это хорошо, очень хорошо», — сказала она с похвалой и своим новым вопросом: «Есть ли у вас ребенок, маркиза?» — заставила кровь прилить к вашим щекам.

Вы были глубоко потрясены тем, что видели кругом, а, ведь в сущности, вы видели только старую женщину в кругу серьезных мужчин. И вы внезапно почувствовали, что ваш мир имеет все, что блестит и сверкает: красоту, богатство, остроумие, — но только близорукие люди могут принимать этот блеск за огонь, так как ни один зябнущий не может там согреться. Пламя воодушевления, поверьте, горит и светит только на наших алтарях.

Леспинас — умирающая, m-me Жоффрен — старая, обыкновенная женщина, m-me Дюдефан — слепая старуха, m-me д'Эпинэ — тяжело больная, и, тем не менее, к ним стекаются все мужчины, свергнувшие с престола королей земли и неба, так что те, кто еще преклоняет колена перед этими королями, в действительности, молится только призракам.

Отчего это происходит? — спрашиваете вы. Оттого, что эти женщины разрушили у себя тиранию общества, власть происхождения, кухни и… брака! Оттого, что в этой борьбе женщина вернула свои человеческие права и могла сделаться другом, советчицей и утешительницей мужчины.

Кондорсе развивал вам свои идеи относительно освобождения женщин от тяготеющего над ними тысячелетнего ига. В том чудовищном перевороте, который подготовляется, эта борьба сыграет выдающуюся роль. Но вы не должны смешивать с этим женский клуб m-lle Рокур, о котором вам рассказывали. К лесбийской ложе могут принадлежать только такие женщины, которые, пресытившись любовью, ищут новых возбуждающих средств, или те, которые страдают от неудовлетворенной любовной страсти. Они прикрывают свои желания громкими фразами о равенстве полов и воображают, что они доказывают свою свободу тем, что наряжаются в мужское платье и вместе с мужчинами заседают в кофейнях, проводя время в праздной болтовне о мировых проблемах.

Стремления Кондорсе не имеют никакого отношения к этим явлениям. Он добивается вовсе не свободы от нравственности, а нравственной свободы! Разве вы не чувствуете внутренней потребности принадлежать к нашему кругу?

Посылаю вам «Эмиля» Руссо — книгу, которую m-me Жоффрен так настоятельно советовала вам прочесть. Однако, не слишком ли еще далеки от вас эти вопросы?