Письма к сыну

Ну вот, я со всей правдивостью и откровенностью, присущими самой нежной любви, назвал тебе все твои недостатки, во всяком случае те, которые я знаю, или те, о которых слышал. Слава богу, все они легко поддаются исправлению, и я уверен, что ты от них избавишься. А стоит тебе это сделать, как у тебя будет все, что нужно, и мне уже нечего будет хотеть. Приобрети только хорошую осанку, учтивость, обходительность и умение держать себя, а все это ты усвоишь совсем незаметно на собственном опыте, наблюдая то, что видишь вокруг, и бывая в хорошем обществе. Мало кто в твоем возрасте столько читал, видел и знает, сколько ты, и, следовательно, очень мало кто так близок к тому, что я называю совершенством, разумея под этим только приближение к лучшему. Поэтому тебе отнюдь не следует падать духом из-за того, что тебе многого недостает; напротив, то, что ты уже приобрел, должно воодушевить тебя на дальнейшие усилия и убедить, что, если ты будешь упорно чего-то добиваться, ты этого непременно достигнешь. Ты преодолел уже гораздо большие трудности, нежели те, с которыми тебе предстоит встретиться. До самого недавнего времени тебе приходилось пробираться среди шипов и терний; тот недолгий путь, который тебе остается пройти, усыпан розами.

Период, завершающий твое воспитание, отмечен больше всего наслаждением. Именно оно смягчит твои манеры, придаст им блеск. Оно побудит тебя устремиться в погоню за грациями и в конце концов поможет тебе их догнать. Наслаждение есть нечто взаимное; тот, кто его испытывает сам, вместе с тем доставляет его другому. Для того чтобы что-то могло нравиться тебе, ты должен уметь нравиться сам. То, что тебе нравится в других, обычно нравится им в тебе. Не приходится сомневаться, что Париж в чести у граций; они будут ухаживать и за тобой, если ты не окажешься слишком застенчивым. Посещай там самое лучшее общество, внимательно все наблюдай – и ты скоро почувствуешь себя как дома. Скоро ты увидишь, насколько щепетильны парижане во всем, что касается правильности и изящества их языка и красоты дикции; они готовы даже сомневаться в уме человека, если тот пренебрегает всеми этими бесчисленными преимуществами или попросту о них не знает. Narrer, reciter, declamer bien[160] – считаются у них занятиями серьезными и заслуживают того, чтобы их считали такими везде. Даже среди дам предметом разговора часто становятся изящество и большие тонкости французского языка. Везде, где собираются французы, преобладают enjouement[161], некая галантная игривость с женщинами, в которых мужчины не только не влюблены, но даже и не притворяются влюбленными. Но доведись тебе (что вполне вероятно) на самом деле влюбиться там в какую-нибудь умную светскую красавицу (ибо я не думаю, что ты способен влюбиться в шлюху) и случись так, что твой соперник, у которого не будет и половины твоих талантов и знаний, победит тебя одними только своими манерами, enjouement, badinage[162] и т. п., как же ты тогда будешь жалеть, что уделял недостаточно внимания этим качествам, считая их поверхностными и пустяковыми. Все значение их ты хорошо поймешь, когда поживешь на свете. А на мужчин, как и на женщин, очень действуют привлекательная наружность и обходительность. Итак, закрой книги, которые ты читаешь с серьезными целями, открывай их только ради удовольствия, и пусть великая книга светской жизни станет теперь предметом твоих серьезных занятий; читай ее и перечитывай, учи наизусть, усвой ее стиль, и пусть он станет твоим. ‹…›

XLVIII (Умение одеваться. Воспитанность. Беспечность иных нетребовательных родителей)

Лондон, 12 ноября ст. ст. 1750 г.

Милый друг!

Ты, может быть, подумаешь, что в письме этом идет речь о каких-то нелепых, незначительных и ничтожных вещах, и будешь прав, если рассматривать их каждую в отдельности. Однако, связав все воедино, ты убедишься, что, взятые в целом, они составляют то, что мы называем внешним обликом светского человека, и тем самым имеют немаловажное значение. Я не стану сейчас говорить об умении держать себя, о непринужденных манерах и о располагающем к себе обращении, которые я так часто тебе рекомендовал, я спущусь ниже и заведу разговор об умении одеться, о чистоте и о заботливом отношении к своей наружности.