Письма к Максу Броду

Передай, пожалуйста, привет Феликсу и Оскару; немного успокоюсь, напишу им. Я опять прочел то, что ты говоришь о Матлиари, и вижу, что должен еще ответить отдельно^{5}. Ты знаешь Словакию, но не Татры, здесь были дачи будапештцев, они чистые, с хорошей кухней. Признаться, немецкий или австрийский санаторий был бы для нас удобнее, но это просто впечатления первого дня, скоро привыкаешь, кстати, это одно из моих преимуществ, в котором ты (да и домашние тоже) хочешь, чтоб я усомнился. Я отношусь к этому всерьез, как ты, Макс, того и хочешь, антитеза представляется мне еще хуже, речь не о жизни или смерти, а о том, чтобы жить или начетверть жить, дышать или задыхаться, медленно (не намного быстрее, чем длится на самом деле жизнь) сгорать в лихорадке. Поскольку я смотрю на вещи так, можешь мне поверить, что я не упущу ничего, что могу сделать, чтобы хоть отчасти обратиться к добру. Но почему врач должен?.. В твоем письме мне при первом чтении от страха захотелось сделать карандашом эту фразу нечитаемой. Наконец, то, что он говорит, не так уж глупо, и уж, конечно, не глупей того, что говорят другие. В этом есть даже что-то библейское; кому не дано сполна воспринять творческого дыхания жизни, тот будет уязвим во всем.

То, что я могу лечиться без мяса, уже, между прочим, доказано в Цюрау, где я почти не ел мяса, и в Меране, где меня из-за моего хорошего аппетита после первых двух недель уже не узнавали. Впрочем, потом вмешался враг, но его мясной едой не оттолкнешь и воздержанием от мяса не привлечешь, он приходит в любом случае.

Я здесь очень хорошо отдохнул, и, если бы мне здесь не мешало кое-что связанное с М., я бы остался дольше.

Из-за родителей, а теперь и из-за тебя, да, наконец, из-за меня самого (потому что мы бы тогда в этом смысле были вместе) мне жаль, что я не поехал с самого начала в Смоковец, но, раз уж я теперь здесь, зачем мне рисковать плохим обменом и, не побыв здесь четырех недель, уезжать отсюда, где все любезно стараются дать мне все, в чем я нуждаюсь.

[Матлиари, конец января 1921]

Дражайший Макс,

еще одно добавление, чтобы ты видел, как является «враг», тут, несомненно, есть свои внутренние законы, но выглядит это так, как будто все направляется законами внешними. Возможно, тебе со стороны это будет понятнее.

С балконным несчастьем мне, вообще говоря, справиться не удалось, правда, на верхнем балконе сейчас тихо, но мои пугливо настороженные уши слышат теперь все, слышат даже зубного техника, хотя его отделяют от меня четыре окна и один этаж.

(Далее следует схема расположения комнат.)

И хотя он еврей, скромно здоровается и, конечно, на уме у него нет ничего дурного, он для меня совершенно «чужой черт». От его голоса у меня начинает болеть сердце, голос этот блеклый, вялый и, вообще говоря, тихий, но он проникает сквозь стены. Как я сказал, мне надо сперва ото всего этого отдохнуть, пока что мне все мешает, порой уже кажется, что мешает чуть ли не сама жизнь; иначе как бы могло мне мешать все?