Письма к Фелиции

Однако тревожиться о наших обоюдных отношениях у Тебя нет ни малейших причин, видела бы Ты, как вчера вечером мы с ним смеялись, мы были вдвоем в кафе, его дружба ко мне неколебима, да и моя к нему, разве что центр тяжести этой дружбы лежит во мне одном, и я один знаю, когда он колеблется, и страданием, которое выпадет мне одному, я частично погашаю вину, которая тоже мне одному достается. Замечание Макса, насчет которого я Тебе писал и которое Тебя так встревожило, было брошено между делом, как это вообще ему свойственно – рассуждать о многих вещах, не имеющих к нему никакого касательства, без особых раздумий и чувства ответственности. Ты недостаточно хорошо его знаешь, и мою преувеличенную, необузданную манеру письма знаешь недостаточно, вот и пугаешься. Велели бы мне причиненный мною испуг развеять поцелуями!

Франц.

28.01.1913

Как хочется, любимая, чтобы Ты сейчас была здесь (странное, конечно, приглашение, полночь давно миновала), мы бы провели вместе дивный, тихий вечер, настолько тихий, что Тебе в конце концов стало бы даже слегка жутковато. Бедная любимая, скажи, каково это – когда вот так любят? Ничего бы я не хотел – только держать Тебя за руки и чувствовать, что Ты рядом. Скромное желание? Но даже оно не пробьет ночь и даль между нами.

Большое спасибо за каталог рекламных предложений. И это он-то не понравился Нэбле? И у вас не сыщется ноги, чтобы дать ему хорошего пинка? Я пока что не до конца все прочел; ипохондрия, которой ваша будущая клиентура, разумеется, не страдает, отпугивает меня от такого мелкого шрифта, однако я уже успел заметить, что со своим предложением объединить телефон с диктографом – а я дни напролет так им гордился! – я опять опоздал. Выходит, это уже есть и не находит самого широкого применения? Но для важных, требующих самой скрупулезной записи телефонных переговоров банков, агентств и т. д., где все решает точность нотации, а часто и присутствие свидетелей, диктограф, по-моему, просто необходим. Один слуховой рожок держал бы служащий, другой подсоединялся бы к диктографу – и вот вам неопровержимое свидетельство, да еще собственным голосом говорящего. Наглядность и привлекательность каталога, на мой взгляд, можно было бы еще больше усилить, подкрепив его приложенным листком, в котором заказчики группировались бы с учетом особенностей их предприятий, и к каждой группе давался бы краткий обзор, для каких целей на их предприятиях могут быть пригодны диктографы. – В целом же это и в таком виде просто великолепно, и я с трудом сдерживаю желание расцеловать Тебя за этот каталог с такой силой, что Ты бы еще пожалела о содеянном. Но предвидеть подобные последствия Ты не могла, а уж дирекция тем паче…

Франц.

29.01.1913

Снова возвращаюсь к Тебе, любимая, от писем Хеббеля. Не знаю, как люди обычных занятий, поглощенные обычными житейскими заботами, читают подобные письма, где человек вздымается из пробужденных творчеством глубин своего существа, даже в бессилии своем отверзая нам свою душу безудержным потоком неистовых признаний, – я и вправду чувствую его (хотя мне, если соизмерять вещи трезво, далеко до него, как самой малой луне до солнца) совсем близко, он изливается жалобами, уткнувшись мне в шею, он вживую, пальцами, касается моих слабостей, а иногда, достаточно редко, увлекает меня за собой, словно мы с ним друзья.

По отдельности же описать его воздействия на меня, вывести одно из другого я не могу, жизнь в столь разреженном воздухе мне не по силам, я выскальзываю из действительной борьбы, чтобы успокоиться созерцанием целого. Моему мышлению положены невероятно узкие пределы – чувствовать в итогах предшествовавшее им развитие я могу; однако проделать весь путь от итога к результату или шаг за шагом вывести из итога предыдущее развитие мне не дано. Я как будто падаю на вещи сверху вниз и разглядеть их успеваю лишь в сумбуре своего падения.

Хеббель же мыслит совершенно прямо, без малейших уловок, в которые так хочется порой юркнуть со своим отчаянием. Он мыслит не только с присущей ему с ранней юности природной силой (ведь образование у него было совсем случайное, кое-как нахватанное), но и с какой-то особой, изначально ему присущей и до прямолинейности доходящей методичностью. Когда я пытаюсь поточнее представить себе ходы его мысли, доброе, человеческое воздействие на меня его писем тут же прекращается и он попросту меня растаптывает.