Знаешь ли Ты, что с зимы прошлого года я не написал ни строчки, которая могла бы после меня остаться?
Декабрь
29.12.1911-2.01.1914
В течение последних десяти дней Ты, Фелиция, четыре раза пообещала написать мне, причем сегодня же, то есть в день обещания. Один раз Ты пообещала мне это письменно, через д-ра Вайса, один раз по телефону, два раза телеграфом, причем, судя по последней телеграмме, письмо для меня было уже написано и всенепременно должно было уйти в день телеграммы, то есть в прошлое воскресенье. Ни одно из этих писем я не получил, это значит, что Ты четыре раза сказала мне неправду.
Внешне все это выглядит совершенно бессмысленно. Ты прекрасно знаешь, что для меня и вокруг меня нет ничего, что по степени важности хоть в малой мере сопоставимо с обещанным письмом. А значит, Ты знаешь также, что, когда не пишешь мне, особенно если перед тем с такой определенностью обещаешь написать, причиняешь мне ежеминутные мучения. Ты знаешь также, что я, по крайней мере сейчас, полностью невиновен и что я (упоминаю об этом лишь полноты ради, в данном письме это совершенно несущественно, а быть может, и смешно) по первому же Твоему полуслову немедленно написал бы Твоим родителям. Ты даже некоторым образом отрицаешь, что злишься на меня, и во всех своих обещаниях – помимо самих обещаний – неизменно даришь мне немного надежды. Повторяю, внешне и на первый взгляд все это выглядит бесчеловечно.
Но я, тот, кто по своей воле ни при каких обстоятельствах Тебя не оставит, для себя все-таки нахожу этому объяснение. Я считаю Тебя девушкой безусловно правдивой и, значит, способной на подобные неискренности только потому, что это сильнее Тебя. Ты очень хотела бы меня утешить, поэтому Ты все время обещаешь мне написать. После чего Ты действительно пытаешься написать, но просто не можешь – то ли по внешним, то ли по внутренним причинам. Поскольку Ты к тому же девушка самостоятельная, причины, должно быть, внутренние. Тем хуже для меня.
А раз так, я отвечаю себе вместо Тебя. И прошу Тебя сейчас только об одном – написать мне, прав я или не прав в этих ответах самому себе. Но не телеграммой, я прошу Тебя именно написать, чтобы действительно Тебе поверить и все правильно воспринять, я хочу видеть Твой почерк. Больше того – я прошу Тебя отослать это письмо экспрессом мне на квартиру, чтобы в новогоднее утро я уже успел его прочесть, я просто жду не дождусь этого письма, поверь мне. Если помимо «да» или «нет» Ты еще что-нибудь захочешь написать мне в объяснение – это будет чистое милосердие; но если подобное объяснение причинит Тебе хоть малейшие трудности или замедлит письмо хоть на секунду – тогда я даже прошу Тебя ничего не объяснять. Ты видишь, я прошу о совсем маленьком, совершенно легком, ни к чему не обязывающем письмеце. Можешь не называть меня в нем «дорогим», если я Тебе не дорог, не шли мне сердечных приветов, если не хочешь их мне слать. Просто коротенькое письмецо. Не такая уж непомерная просьба.
За это я обещаю Тебе – если получу такое Твое письмо – совершенно затихнуть, больше ни коим образом Тебя не беспокоить, а просто ждать Тебя, пусть хотя бы и безнадежно.
29.12.1913, вечером
Я написал прилагаемое здесь письмо, прилег ненадолго (я почти не спал ночью, только не подумай, что это упрек, я вообще сейчас сплю ужасно) и хотел потом пойти на службу, у меня там много дел. А после, вечером, собирался пойти к д-ру Вайсу, он сейчас в Праге и хотел вместе со мной сходить в театр на окраине. Но в театр мы уже не попадем, сейчас семь, а я все еще сижу и пишу. Около пяти пришло письмо от Тебя, я еще не заснул. Не будь я в постели, я бы Тебе ответил немедленно, сейчас я рад, что этого не сделал, а вместо этого часа два провалялся, размышляя, но не о себе, с собой-то я давно разделался, а о Тебе.
Из Твоего письма я вижу, что своей просьбой написать мне причинил Тебе много боли, не так много, как Ты мне своим молчанием, но все-таки много. Вероятно, Ты потому не могла мне написать, что хотела, наверно, написать мне письмо, в котором не было бы такого, к примеру, пассажа: «Из-за этой женитьбы нам обоим многим пришлось бы поступиться, лучше не заниматься подсчетами, кто теряет больше. Потерь у обоих будет достаточно». Но Тебе такое письмо написать не удалось. Этот пассаж и вправду ужасен, будь он и в самом деле столь же расчетлив, как выглядит, это было бы почти непереносимо. И тем не менее, я считаю, хорошо, что он написан, это хорошо даже для нашего воссоединения, хотя, как кажется, нет пути, который вел бы от этого пассажа к воссоединению, потому что, когда занят подсчетами, невозможно взмыть ввысь. Но это только первое, поспешное суждение, на самом деле рассчитывать даже нужно, тут Ты совершенно права, за исключением тех случаев, когда это уже не вопрос правоты или неправоты и когда рассчитывать уже невозможно или бессмысленно. И это мое последнее суждение на сей счет.