Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Тогда я спрошу: что же такое чудо? Мне говорят, что это - действие, противоречащее законам природы, установленным самим богом; тогда я скажу, что в соответствии с моими представлениями о божественной мудрости мне кажется невозможным, чтобы неизменный бог смог когда-либо менять те мудрые законы, которые он сам же установил; а отсюда я заключаю, что, принимая во внимание мои представления о мудрости и неизменности бога - вседержителя вселенной, чудеса невозможны. К тому же чудеса и не нужны богу; разве, будучи всемогущим, он не может по желанию изменить разум своих творений? Чтобы в чем-либо убедить эти творения, ему стоит лишь захотеть, чтобы они в этом убедились; ему стоило бы лишь сообщить людям о вещах ясных, понятных, доказуемых, и они, конечно, покорились бы очевидности; для этого богу не понадобилось бы ни чудес, ни посредников; истины самой по себе совершенно достаточно, чтобы убедить человека.

Если мы, тем не менее, допустим и нужность и возможность чудес, то на каком основании смогу я судить о том, согласуются ли с законами природы или противоречат им те чудеса, которые на моих глазах совершает божественный посредник? Разве мне знакомы все законы природы? Разве человек, выдающий свои слова за божественное откровение, не может совершенно естественными, но не известными мне средствами творить дела, которые могут мне показаться чудесными? Как же мне убедиться в том, что меня не обманывают? Разве мое незнание секретов и источников силы какого-либо чудотворца не даст ему возможности одурачить меня и внушить мне именем бога благоговение к любому ловкому мошеннику? Таким образом, я не могу не относиться подозрительно к любому чуду, даже если оно совершается на моих глазах. А что же говорить о чудесах, происходивших за тысячи лет до моего появления на свет? Мне скажут, что эти чудеса засвидетельствованы множеством очевидцев; однако, если я не могу полагаться на себя самого, когда дело идет о чуде, как же мне положиться на других, которые могли быть и невежественнее и глупее меня, или же могли быть заинтересованы в показаниях, не соответствующих действительности?

С другой стороны, если и допустить возможность чудес, то что могут они мне доказать? Не заставят ли они меня поверить, что бог воспользовался своим всемогуществом, чтобы убедить меня в вещах, диаметрально противоположных тем представлениям, которые я должен составить себе о его сущности, его природе, его божественных свойствах? Если я убежден, что бог неизменен, чудо не заставит меня поверить, что бог может измениться в своей сущности. Если я уверен, что этот бог справедлив и добр, никакое чудо никогда не заставит меня поверить, что этот бог может быть несправедлив и жесток. Если я проникнут убеждением в его премудрости, все чудеса мира не уверят меня в том, что бог может вести себя и говорить, как безумец. Уж не скажут ли мне, что бог творит чудеса, чтобы опровергнуть собственную сущность, что эти чудеса должны якобы искоренить в человеческом уме все представления людей о божественном совершенстве?!

А именно так бы и было, если бы бог наделял властью творить чудеса или сам творил их в подтверждение личного откровения; он нарушил бы тем самым установленный миропорядок только для того, чтобы показать всему миру, насколько он своеволен, пристрастен, несправедлив и жесток; он злоупотребил бы своим всемогуществом с единственной целью доказать, что его доброта и благость не предназначены для большинства его творений; все чудеса оказались бы совершенно бессмысленной демонстрацией божественной власти только для того, чтобы скрыть его бессилие убедить людей одним-единственным актом своей воли; и, наконец, бог нарушил бы вечные и неизменные законы природы, чтобы изменить самому себе и возвестить человечеству важные истины, познания которых он его долгое время лишал несмотря на свою безграничную благость.

Итак, с любой точки зрения откровение, какими бы чудесами оно ни подкреплялось, будет всегда противоречить тем понятиям, которые нам внушаются о божестве; всякое откровение доказывает нам, что бог несправедлив, что он пристрастен, что он раздает свои милости, руководствуясь лишь собственной прихотью, что он может быть непоследователен в своем поведении, что он оказался не в состоянии внушить сразу же всем людям те знания, которые им были необходимы, ни открыть им путь к совершенству, на которое они были способны. Из всего этого вы можете, сударыня, заключить, что допущение божественного откровения никогда не сможет быть согласовано ни с безграничной добротой, ни с бесконечной справедливостью, ни, наконец, с беспредельным всемогуществом и неизменностью вседержителя мира.