Можно сказать, что одно дело Генсовет, а другое дело руководство нашей страной. Но отсюда может вытекать только разница в характере критики, в глубине ее, в остроте ее Это уже вопрос, который каждый раз должен быть рассмотрен по существу. Но вся суть в том, что у нас с 1923 года установилось два принципа, тесно друг с другом связанных: во-первых, всякая вообще критика есть "изм" -- "изм" оправа и "изм" слева; во-вторых, всякая критика недочетов, промахов, а тем более ложной линии руководства помогает "буржуазии", и тем самым контрреволюционна.
Из этой незамысловатой "доктрины" (ее вернее было бы назвать глупостью) вытекают, однако, огромные практические последствия: партии Коминтерна усекаются в каждый данный момент справа и слева так, чтобы не оставить места никакой критике. В основе этой практики лежит априорное признание непогрешимости руководства. Конечно, эта "доктрина" не держалась бы и одного дня, если бы руководство было связано с государственной властью. Государственная власть в экономически отсталой стране стоит перед своими специфическими опасностями. Эти опасности порождают сдвиги. Важнейшей гарантией против сползания является международный классовый контроль. На деле же происходит обратное: каждый новый сдвиг внутри ведет к усечению Коминтерна по новой линии.
Официальное возражение гласит, что не всякая критика контрреволюционна, а только та, которая заражена "измом". Превосходно. Но пусть нам укажут один-единственный случай критики, который не был бы подведен под "изм" и был бы признан законным. История Коминтерна за последние четыре с лишком года такого случая не знает.
[Л. Троцкий] Алма-Ата, 16 мая 1928 года
ПИСЬМО СОКОЛЬНИКОВУ
Май 1928 г.
"Воспоминания" Витте я получил и сейчас читаю с интересом. Кое-что полезное в этой книге для меня найдется. Дело в том, что помимо основной своей работы -- подведение итогов мирового развития со времени империалистской войны -- я работаю еще сейчас над воспоминаниями. Подбил меня на это последнее Преображенский. Воспоминания я хочу взять пошире, то есть на фоне определенной эпохи. Начинаю я "с самого начала", с деревни, затем следует Одесса, далее Николаев, тюрьма, ссылка и проч. Первая часть у меня завершается Николаевом -- но до Южно-русского рабочего союза. Старые журналы, начиная с 70-х годов, я здесь разыскал в библиотеке (книг здесь довольно много, но они не каталогизированы, а свалены в кучу). Этими журналами я довольно широко уже воспользовался и впредь буду производить в них раскопки. В качестве вспомогательных источников я разыскиваю сейчас книги самого разнообразного содержания, в том числе, например, "План городов Одессы и Николаева" издания Херсонского губернского земства, народнические и народовольческие мемуары, документы первого периода марксизма, мемуары сановников, статистику развития промышленности, особенно на юге и проч., и тому (подобное... Я совсем не думаю писать "ученый труд". Но самое основное хотел бы дать, а главное, сохранить перспективу, ибо война и революция так отодвинули прошлое, так его спрессовали, что молодые поколения концов не сыщут. Это дает, в частности, возможность грубейших искажений довоенного прошлого.
Таковы общие рамки моей работы. Они и облегчают и затрудняют ответ на вопрос, какие, собственно, книги мне нужны. Я бы многое дал за то, чтобы получить сюда одесские газеты за период 1888--1898 гг., а также николаевскую газету за 1895--1898 гг. Но это, по-видимому, неосуществимо, разве что у кого-нибудь из старых одесситов или николаевцев сохранились комплекты за старые годы; но вряд ли... Разумеется, я бы в аккуратности вернул прочитанное.
Вторая часть воспоминаний: Южно-русский рабочий союз, Николаевская тюрьма, Херсонская, Одесская, Бутырки в Москве, Александровская пересыльная, Усть-Кут и весь вообще период сибирской ссылки. По первой части у меня довольно обширные черновики написаны, а по этой, второй, части я еще к работе не приступал, но начинаю подбирать материалы. Незачем говорить, что как раз в этой второй части твое содействие могло бы иметь для меня незаменимое значение как подбором соответственных материалов, так и личными воспоминаниями. Так, в частности, я хочу восстановить картину того, что читалось нами в тюрьме и в ссылке, какие книги и вопросы волновали и проч. Не знаю, приходилось ли тебе писать воспоминания, относящиеся к тому периоду? Следовало бы. Они, конечно, могли бы быть напечатаны самостоятельно, но еще в рукописи могли бы оказать мне большую помощь в моей работе... Других, столь благоприятных, условий для писания воспоминаний, как в благословенной Алма-Ата, больше уж, пожалуй, не дождешься. Один уговор: книг ни в каком случае для этой работы не покупать, а собирать при счастливой оказии.