Письма из ссылки

в ней в течение столь продолжительного времени столь исключительного "урода". Но дело не только в этом. Ведь вся Кардолента, по крайней мере верхушка ее, знала про художества Малахова. Знали и те, кто связан был с ним по быту. Неужели же так-таки и не было у него ни друзей, ни знакомых, ни приятелей в ЦКК? Как же он попал в это высокое учреждение: не с неба же свалился? Значит, кое-кто знал и молчал. И таких |было немало. Молчали сослуживцы и подчиненные; одни пользовались, другие боялись. Вдвойне боялись, ибо ведь Малахов член ЦКК. Он вяжет и решает. Малахов имел, следовательно, возможность столь долго, разнообразно и успешно воровать именно потому, что он член высшего трибунала партийных нравов. Вот она диалектика бюрократизма.

А ведь, знаете ли, этот самый Малахов нас, оппозиционеров, судил и исключал. Между многотысячной взяткой и разнузданной попойкой в обществе спекулянтов он участвовал в суде над Раковским, И. Н. Смирновым, Преображенским, Мрачковским, Серебряковым, Мураловым, Сосновским, Белобородовым, Радеком, Грюнштейном и многими другими и признавал их "изменниками делу пролетариата". Малахов же исключал Зиновьева и Каменева, а после их покаяния миловал их и направлял в Центросоюз. Вот она какая выходит "диалектика".

Почти не сомневаюсь, что когда судили Раковского или Мрачковского как изменников пролетариата, то Малахов подавал наиболее кровожадные реплики. Еще на Пятнадцатом съезде, сидя в президиуме и наблюдая впервые Мои-сеенку, который вместе с несколькими другими украинскими чревовещателями был посажен на переднюю скамью, чтобы рычанием срывать тогдашних ленинградских оппозиционеров, я высказал моему соседу, Калинину, такое предположение: "Что-то этот (Моисеенко) очень уж старается, боюсь, что у него под носом не чисто". Тогда это было лишь несколько рискованное предположение, так сказать, "рабочая гипотеза", а потом на поверку оказалось, что действительно так и есть -- Моисеенко, обогативший протоколы конференций и пленумов заборными изречениями по адресу оппозиции, принадлежит к тому же малаховскому вероисповеданию. И не раз мне доводилось за последние годы, руководствуясь вышеуказанной психологической догадкой, добираться до корня вещей. Если уж слишком нагло аппаратчик орет, лжет, клевещет и размахивает кулаками по адресу оппозиции, то в девяти случаях из десяти это малаховец, который производит по своему делу шум. Вот она какая "диалектика"...

Вы осмеливаетесь утверждать, что все это как есть, так и будет. Не нами, мол, заведено, не с нами и кончится. Нет-с. Это нами заведено. Точнее сказать: вами, т. е. тем партийным режимом, который вы поддерживаете. Это режим самодовлеющего бюрократизма, грубого и нелояльного. Вы помните, от кого исходит это определение? Не от какого-либо бессильного моралиста, нет -- от величайшего революционера нашего столетия. Нелояльный режим -- вот опаснейшая из всех опасностей. Каких-нибудь извне навязанных или неизменных норм нравственности, мы, конечно, не знаем. Цель оправдывает средства. Но цель должна быть классовой, революционно-исторической, тогда и средства не могут быть нелояльными, бесчестными, гнусными. Ибо нелояльность, недобросовестность, бесчестность, может давать временно весьма "полезные" эффекты, но на значительном протяжении времени она разъедает самую основу революционной силы класса, внутреннее доверие его авангарда. От фальшивых цитат и сокрытия подлинных документов -- к врангелевскому офицеру и к 58-й статье. Тут, конечно, дело идет еще о политике -- прежде всего о спасении политического "престижа", подкопанного рядом оппортунистиче-ских банкротств. А в Кардоленте -- ставка поменьше и средства другие, применительно к цели. Но Малахов из Кардоленты страхует себя тем, что ест глазами начальство: я, мол, жизни за тебя не пощажу, но уж и ты меня прикрой. Семена грубости и нелояльности, если их столь систематически разбрасывать, дают всходы. Посеешь врангелевского офицера, а взойдет Малахов. Да, если бы один. А то урожай сам-сто и сам-тысяча.

Вот когда Вы все это обдумаете и поймете, тогда и разговор у нас будет другой.

* * *

После того как Вы обнаружили столь живой интерес к моему партийному положению, позвольте немножко поинтересоваться Вашим. Вы говорите все время о партии, об ее большинстве. Но ведь мысли, которые Вы сами излагаете, являются мыслями подпольной фракции. Вы обвиняете Центральный комитет в том, что он повел индустриализацию по троцкистскому пути. Это голос правой, рыковской, фракции. Вы утверждаете, что в деревенской политике Центральный комитет заговорил в начале этого года языком оппозиции. Это доподлинные слова Рыкова. Вы считаете, что такие затеи, как Днепрострой, являются "преступным уничтожением народных средств". Но ведь за эти затеи отвечает ЦК, т. е. его большинство. Чрезвычайные меры по отношению к