Письма. Часть 2

Дорогая госпожа Нанни! Да, дела мои (наши) шли и идут очень плохо, муж болен, дети исхудали (дочь совсем истощена и бескровна: с весны и до поздней осени мы голодали, как в Москве) — и т. д. — я очень далека от всякого круга (имею в виду круг людей), значит, и от литературных кругов, что поглощены здесь политикой больше, чем литературой, то есть больше кричат и ненавидят, чем молчат (пишут) и любят, — все места заняты, я билась над чужими переводами, хочу сказать: если кто-то сделал плохо, мне приходилось переделывать, то есть все переписывать наново: за неделю такой работы — примерно 100 франков, часто меньше. И т. д. — не хочу докучать Вам этими — в конечном итоге мелкими — заботами. Итак: ищу работу, нигде не могу ее найти и — тут начинается история.

Распахивается дверь, и моя приятельница (и покровительница) с сияющим лицом: — Есть работа и радость! — в ее протянутой руке книга: Карл Зибер — «Рене Рильке (Юность Райнера Мария Рильке)».[1274]

Открываю: детские фотографии: очень мило! Первая — на втором году жизни — вылитая моя дочь, я знала это и раньше, однажды я написала Р<ильке>: «У нее твои глаза», — а здесь, в двухлетнем возрасте, — то же лицо.

Потом — читаю. И уже с самого начала: предисловие, нет, до того, еще раньше, едва я вникла в это «Рене» — он ведь никогда не был «Рене», хотя и был так назван, он всегда был Райнер — словом, мое первое чувство: ложь! <…>

Дорогая госпожа Нанни, это ответ на Ваше милое письмо, которое мне переслали, — я давно уже (к сожалению!) покинула Медон-Валь-Флери. (Его Медон, теперь там как раз реставрируют до Родена.)

Напишите мне скоро еще раз, мне так хотелось бы знать, что я не одинока в моем возмущении.

_______

Завтра я должна буду отказаться от перевода — моя покровительница огорчится — да и другую работу (достаточно трудную) я опять-таки не получу так быстро, но: ничего не поделаешь. Я не могу и не хочу такой работы — Боже упаси такое мочь и хотеть!

Обнимаю Вас от всей души. Фотографии Рильке доставили мне огромную, глубокую и грустную радость.

Марина

7-го сентября 1933 г.

France, Clamart (Seine),

10, Rue Lazare Carnot,

Милая, милая госпожа Нанни,

три Ваших подарка неспешно путешествовали за мною следом,[1275] пока, наконец, вчера вечером не настигли меня все разом — словно три ангела, что идут за человеком и, как подобает ангелам, никуда не торопятся.

Я несказанно счастлива, даже более чем счастлива — насыщена счастьем, какое бывает только с Р<ильке>. (Счастьем — тоже не точно; быть может: родиной? Вы меня понимаете.)

Спасибо, спасибо, спасибо.

________

А теперь — открытку в несколько слов: как Вам живется, каким было лето, какова осень, какой будет зима. Так долго — два года, наверное, — я не слышала Вашего милого далекого голоса. (Чем дальше — тем звучней!)

Люблю и приветствую, и бесконечно благодарю Вас.

Марина

23-го сентября 1933 г.

France, Clamart (Seine),

10, Rue Lazare Carnot,

Милая, милая госпожа Нанни, огромная, огромная просьба.

Не могли бы Вы послать в издательство «Insel» это мое благодарственное письмо к княгине Турн унд Таксис, вернувшееся ко мне из Берлина и Цюриха. Может быть, в издательстве знают адрес княгини, ведь они печатают ее письма.[1276]

Боюсь делать это сама, ибо мне так не повезло с первого раза. Вот уже целую неделю письмо лежит в ящике моего письменного стола и тяготит меня, я не хочу его открывать, его уже коснулась судьба — эти два путешествия и возврат, и холодные печатные буквы: адресат неизвестен. Если княгиня его получит — пусть получит его в таком виде. Поэтому прошу Вас, милая госпожа Нанни (сейчас я написала Ваше имя с русским «Н» — Нанни: так зовут Вас, если писать по-русски!), милая госпожа Нанни, поместите, вложите его, как оно есть, в другой конверт! и сами надпишите адрес. Возможно, у Вас более легкая рука и княгиня его все же получит.

Будьте добры указать и обратный свой адрес, чтобы письмо не потерялось, если и издательство «Insel» не сможет отыскать следа княгини. (Я чувствую, как ужасно пишу по-немецки, но ведь за несколько лет я не написала ни одной немецкой строчки!)

Это — моя благодарность за ее высокую, подлинную книгу о Рильке[1277] — насколько выше, проще и подлинней, чем книга Лу Саломе, не правда ли?

И в заключение — счастья Вам и радости: с великим началом — новым человеком — новым ребенком![1278] Кто он? Как его назвали? От имени многое зависит…

Настоящее письмо к Вам — следом.

С любовью и благодарностью

Марина

— Турн унд Таксис Гогенлоэ, верно?

ЦЕРЕТЕЛИ И.Г

<Апрель 1930>

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeawie d'Arc

Многоуважаемый Ираклий Георгиевич,

Посылаю Вам два билета на Вечер Романтики, — это собственно мой вечер, но я сочла милее для своих участников дать его под этим названием.

Цена билета 50 фр. Я бы с радостью пригласила Вас просто, но вечер — на лечение мужа, который очень болен (туберкулез), и моя единственная надежда. Честным трудом (т. е. стихами) не заработаешь никогда.

Билеты Вам шлю по совету М. Н. Лебедевой.