Письма Асперна

— В таких-то случаях и следует полагаться на доверие. — Больше я ничего не сказал, хотя и не прочь был продолжить разговор; но я видел, что она совсем озадачена, и мне не хотелось обременять свою совесть сознанием, что я дал ей повод подумать, будто веду с ней любовную игру. А как еще можно было истолковать настойчивые просьбы о доверии, обращенные мужчиной к женщине в тиши итальянской летней ночи? Щепетильность моя была не лишена оснований: мисс Тина медлила и медлила, и я чувствовал, что она далеко не убеждена в возможности новой ночной прогулки и потому стремится продлить нынешнюю. Кроме того, ей явно хотелось говорить о том, что касалось нас с нею, словом, она вела себя так, как может себя вести только очень бесхитростная и не очень умная женщина.

— Меня теперь особенно будут радовать ваши цветы, раз я знаю, что они предназначены и для меня.

— Неужели вы могли думать иначе? Назовите мне ваши любимые, я позабочусь, чтобы вы получали их вдвое больше.

— О, я все цветы люблю! — воскликнула она, а потом спросила почти интимным тоном: — Вы еще будете работать, когда вернетесь в свою комнату, читать, писать?

— Нет, я по ночам не работаю. В это время года свет лампы привлекает насекомых.

— Разве вы не знали этого прежде?

— Знал, разумеется.

— А зимой вы работаете по ночам?

— Читаю много, но писать почти не пишу. — Она слушала так, словно подобные мелочи представляли для нее необычайный интерес, и вдруг, глядя на это некрасивое доброе лицо, я почувствовал соблазн, пересиливший все благоразумные соображения. Да, да, она ничего не подозревает, не заподозрит и впредь. А мне, право, больше невмочь ждать — я должен запустить пробный шар. — Читать в постели — вредная привычка, но я, признаюсь, люблю перед сном почитать хорошие стихи. На моем ночном столике всегда лежит томик одного из великих поэтов, чаще всего — Джеффри Асперна.

Я зорко следил за ней, выговаривая это имя, но ничего примечательного не увидел. А что, собственно, я ожидал увидеть? Разве Джеффри Асперн не принадлежит человечеству?

— Да, мы его тоже читаем, вернее, читали, — как ни в чем не бывало, промолвила она.

— Это мой любимейший поэт — я наизусть знаю почти все его стихи.

Мисс Тина секунду колебалась; но жажда общения одержала верх.

— О, стихи, это что! — Чуть заметный свет загорелся в ее глазах. — Вот моя тетушка, моя тетушка… — Она запнулась, и я замер в ожидании. — Тетушка знала его в жизни.

— В жизни? — переспросил я довольно безразличным тоном.

— Да, он у нее бывал, сопровождал ее в театр, на прогулки.

Я округлил глаза.

— Помилуйте, мисс Тина, да он умер сто лет тому назад.

— Ну и что ж, — почти весело сказала она. — А тетушке полтораста.

— Боже праведный! — вскричал я. — Почему же вы мне раньше об этом не сказали? Я был бы так счастлив порасспросить со о нем.

— Она все равно ничего бы вам не рассказала — она этого ire любит.

— Да какое мне дело, любит или не любит. Она должна рассказать мне разве мыслимо упустить такой случай!

— Вам бы надо приехать лет двадцать тому назад. Тогда она еще охотно о нем вспоминала.

— И что же она говорила? — жадно допытывался я.

— Мало ли что, — что он был очень увлечен ею.

— А она? Была ли она им увлечена?

— Она его называла божеством. — Мисс Тина сообщила это ровным, лишенным выражения голосом, точно пустяковую местную сплетню. Но меня глубоко потрясли эти слова, оброненные в тишину июльской ночи; они прозвучали как шелест страниц полуистлевшего от времени любовного послания.

— Подумать только! — прошептал я. И снова обратился к мисс Тине: Скажите, прошу вас, нет ли у нее его портрета? Их, увы, почти не сохранилось до наших дней.

— Портрета? Не знаю, — ответила она с замешательством, которого прежде не чувствовалось. И, отрывисто пожелав мне доброй ночи, вошла в дом.

Я последовал за нею в широкий мощенный каменными плитами нижний коридор, приходившийся под sala бельэтажа. С одного конца он выходил в сад, с другого — на канал, и у входа тускло светила лампочка, которую обычно оставляли для меня, чтобы я мог освещать себе путь, поднимаясь наверх. Рядом с лампочкой стояла на столике свеча, видимо, принесенная мисс Тиной.

— Доброй ночи, доброй ночи! — отвечал я, следуя за ней, и, покуда она зажигала свечу от моей лампы, успел добавить:- Ведь если бы он у нее был, вы бы, наверно, знали?

— Если бы у нее было — что? — спросила она, как-то странно взглянув на меня поверх пламени свечи.

— Портрет божества. Чего бы только я не дал, чтобы его увидеть.

— Не знаю я, что у нее есть, чего нет. Она все запирает. — И мисс Тина пошла к лестнице, ведущей наверх, явно считая, что наговорила слишком много.