Письма

Добрый и любезнейший Андрей Александрович! Давно я к вам не писал ни строчки; дурно, сам знаю, и каюсь перед вами. Не то чтоб не хотел, — Боже упаси! Но хлопоты, но дела, но неприятности, — вот мои друзья, которые так прилежно за мной ухаживают и день, и ночь; вот мои друзья, товарищи, сослуживцы! Бог знает, когда они от меня отстанут; с ними я хожу, лежу, и ем, и сплю. Досадно, мочи нет! а помочь горю нечем! Да, в настоящем мы горюем, в будущем ждем го приходить будущее и — хуже старого в семь седмериц. Вы думаете: какие дела? Пустые, гражданские? — Нет, торговые, торговые дела дурны, — вот что! За что ни возьмись, валится все из рук, — хоть плачь! Что купишь, думаешь: барыш! Ан нет: убыток да убыток. Сказать вам откровенно? Этот чортов убыток уж как нехорош! Жуешь-жуешь, никак не проглотишь, так в глотке колом и становится! Ледащий малой этот убыток, чорт с ним совсем! Старая песня, — в сторону! Ей, чорт с ней! Ею только вам можно наскучить. Сем, поговорить о другом, — и дело пойдет глаже.

Я к вам давно не писал, во-первых, за делами, во-вторых, — стыдно сказать! — ничего не успел написать, ничего. Что делать? — выносишь. Не живи, как хочется, — живи, как Бог велит! Право, нет время, или, сказать лучше, время свободного имею я много, да так всегда мысли расстроены, что не лезет ничего в голову; а что и лезет, то чорт знает, что такое: ни медведь, ни человек, а так какой-то кавардак. Стоишь, думаешь-думаешь, да и сядешь на пень: ноги свесишь, голову повесишь, как дурак. Теперь, с горя, принялся, как говорили вы мне, собирать русские народные песни. Присказками-то я вас уже употчивал, чай, не захотите в другой раз: больно сольно! Что вы до сих пор не сказали об них ни слова? Да, кажется, никогда не скажете ничего. А об Януарии Михайловиче и слух совсем застыл: слышал мельком, что поехал он в чужие края путешествовать. Дай Бог ему здоровья, в добрый час! После присказок, я теперь собираю народные песни, и уж собрал немножко. Это дело, кажется, лучше. Вот из них одна. Посмотрите, если она хороша, поместите где-нибудь, а нет, — в огонь! Перегорит, да выгорит, так лет через сто будет славная песня.

Впрочем, скажу вам, не ждите: в нашем народе лучше этой-то и нет. Я их переслушал много, да все, знаете ль, такая дрянь, что уши вянуть: похабщиной битком набиты. Стыдно сказать, как наш русский простой народ бранчив. Если же они вам приглянутся, — напишите, я их еще к вам пришлю: есть в сумке про запас, и собирать буду. Но уж какая скука их собирать! С этими людьми, ребятами, сначала надобно сидеть, балясничать, потом поить их водкой, и пить с ними самому зачеред; потом начать самому им пропеть песни две. А я петь большой мастак. Если бы кто послушал, нахохотался бы досыта, по горлушко. Потом они затянуть, ты с ними же, пишешь и поешь! Приезжайте, послушайте, любезнейший Андрей Александрович! Ей-Богу, смешно: черевушки порвете! А иначе ничего не сделаешь, — хоть брось. Только и я за них принялся крепко: что хочешь — делай, а песни пой: нам надобны!

7-го июля был у нас, в Воронеже, дорогой гость, великий князь, и с ним Василий Андреевич Жуковский. Я был у него, он меня не забыл. Ах, любезный Андрей Александрович, как он меня принял и обласкал, что я не нахожу слов всего вам пересказать. Много, много, много, — и все хорошо, прекрасно! Едва ли ангел имеет столько доброты в душе, сколько Василий Андреевич. Он меня удивил до безумия. Я до сих пор думаю, что это все было со мной во сне, да иначе и думать невозможно. Жаль, что не могу всего рассказать вам подробно; словом, чудеса! Дай Бог ему доброго здоровья. Я благоговел перед ним. Приезд Василия Андреевича в Воронеж много меня осчастливил. Не только кой-какие купцы, и даже батинька не верил кой-чему; теперь уверились. И ничего, слава Богу! Много бы, много вам об этом надобно поговорить, да не могу; душа чувствует, да высказать не может. Словом, мне теперь жить и с горем стало теплей дюже. Желаю вам доброго здоровья. Всем, кого увидите из моих добрых знакомых, засвидетельствуйте почтение; я всех их свято помню.

С истинным моим почтением и преданностью, ваш покорнейший слуга

Алексей Кольцов.

17 А. А. Краевскому

28 июля 1837 г. Воронеж.

Добрый и любезный мой Андрей Александрович! Не получая ответа на посланную вам песню, теперь посылаю другую. Ответ мне ваш нужен в теперешнее время потому более, что я, как вам уже писал, принялся собирать русские народные песни пристально. Но, может быть, они вам или не понравятся, или нет, какие бы нужно собирать; следственно, труд мой будет в таком случае совершенно напрасен; а их собирать и копотко, и трудно; притом мне, без ваших наставлений, самому потрафить трудно. В Воронеже не то, что в Петербурге. Там показал тому-другому, выслушал мнение и, благословясь, валяй вперед! Здесь не то: у нас о словесных предметах доброго слова и на Рожество Христово не услышишь. Эту песню поют в Серпуховском уезде, в волости Хатунской, весною, в хороводе, с следующим порядком.