Письма 1926 года

А недель! А дождевых предместий

Без людей! А утр! А всего вместе

И не начатого соловьями!

Верно плохо вижу, ибо в яме.

Верно лучше видишь, ибо свыше:

Ничего у нас с тобой не вышло.

До того, так чисто и так просто

Ничего, так по плечу и росту

Нам — что и перечислять не надо.

Ничего, кроме — не жди из ряду

Выходящего, (неправ из такта

Выходящий!) — а в какой бы, как бы

Ряд вошедшего б?

Припев извечный:

Ничего хоть чем-нибудь на нечто

Что-нибудь — хоть издали бы — тень хоть

Тени! Ничего, что: час тот, день тот,

Дом тот — даже смертнику в колодках

Памятью дарованное: рот тот!

Или слишком разбирались в средствах?

Из всего того один лишь свет тот

Наш был, как мы сами только отсвет

Нас, — взамен всего сего — весь тот свет!

С незастроеннейшей из окраин —

С новым местом, Райнер, светом, Райнер!

С доказуемости мысом крайним —

С новым оком, Райнер, слухом, Райнер!

Все тебе помехой

Было: страсть и друг.

С новым звуком. Эхо!

С новым эхом. Звук!

Сколько раз на школьном табурете:

Что за горы там? Какие реки?

Хороши ландшафты без туристов?

Не ошиблась, Райнер, — рай — гористый,

Грозовой? Не притязаний вдовьих —

Не один ведь рай, над ним другой ведь

Рай? Террасами? Сужу по Татрам —

Рай не может не амфитеатром

Быть. (А занавес над кем-то спущен...)

Не ошиблась, Райнер, Бог — растущий

Баобаб? Не Золотой Людовик [455] —

Не один ведь Бог? Над ним другой ведь

Бог?

Как пишется на новом месте?

Впрочем, есть ты — есть стих: сам и есть ты —

Стих! Как пишется в хорошей жисти

Без стола для локтя, лба для кисти

(Горсти).

— Весточку, привычным шифром!

Райнер, радуешься новым рифмам?

Ибо правильно толкуя слово

Рифма — что — как не — целый ряд новых

Рифм? — Смерть?

Некуда: язык изучен.

Целый ряд значений и созвучий

Новых.

— До свиданья! До знакомства!

Свидимся — не знаю, но — споемся.

С мне-самой неведомой землею —

С целым морем, Райнер, с целой мною!

Не разъехаться — черкни заране.

С новым звуконачертаньем, Райнер!

В небе лестница, по ней с Дарами...

С новым рукоположеньем, Райнер!

— Чтоб не залили, держу ладонью. —

Поверх Роны и поверх Rarogn'a [456],

Поверх явной и сплошной разлуки

Райнеру — Мария — Рильке — в руки.

Bellevue, 7-го февраля 1927 г. [457]

21 февраля 1927 года Цветаева сообщает А. Тесковой о начале новой работы, обращенной к Рильке: «Кончила письмо к Рильке — поэму. Сейчас пишу «прозу» (в кавычках из-за высокопарности слова) — т. е. просто предзвучие и позвучие — во мне — его смерти. Его смерть в моей жизни растроилась: непосредственно до него умерла Алина старая Mademoiselle и непосредственно после (все на протяжении трех недель!) один русский знакомый мальчик Ваня. А в общем — одна смерть (одно воскресение). Лейтмотивом вещи не беру, а сами встали две строки Рильке:

Denn Dir liegt nichts an den Fragenden:

sanften Gesichtes

siehst Du den Tragenden zu [458].

Ибо вопрошающие тебе безразличны.

С кротким лицом

Глядишь ты на обремененных (нем.).

На многое (внутрь) меня эта смерть еще подвигнет» [459].

Эта проза потом получила название «Твоя смерть» [460].

Годы, последовавшие за смертью Рильке, оказались для Цветаевой периодом спада лирического напряжения. Она все больше и охотнее писала прозу. Образ Рильке не оставлял ее. Цветаева жадно тянулась к людям, близко знавшим поэта, писала длинные письма (по-немецки) его родственникам или друзьям (например, Рут Зибер-Рильке, дочери поэта, или княгине Марии Турн унд Таксис). «...Райнер, ты породнил меня со всеми, тебя потерявшими...», — восклицала Цветаева в очерке «Твоя смерть» [461], и это была не пустая фраза. В 1930—1933 годах Цветаева обменивалась письмами с Н. Вундерли-Фолькарт, живо интересуясь всем, что касалось личности поэта или его кончины.

«Ничего, ничего я не знаю о его смерти, — жалуется она Н. Вундерли-Фолькарт 2 апреля 1930 года. — Как он ушел? Знал ли? Кто был возле него? Какое произнес последнее слово?

Только то, что напечатано в газетах.

И некого мне было спросить, ведь я никого не знала — настолько я была с ним одна».

Из письма к Н. Вундерли-Фолькарт мы также узнаем, что между 1927 и 1930 годами Цветаева встречалась с Е. А. Черносвитовой, которая «много рассказывала о нем» (письмо от 5 июля 1930 года) и показывала Цветаевой лист, на котором было напечатано «завещание» Рильке. Разговор с Черносвитовой оказался для Цветаевой сильным разочарованием: бывшая секретарша Рильке произвела на нее впечатление человека не глубокого, пытающегося толковать как «судьбу» свое довольно случайное и непродолжительное знакомство с великим поэтом. «Я встретилась с ней лишь однажды и рассталась — без сожаления», — писала Цветаева (письмо от 17 октября 1930 года).

Имя Рильке постоянно упоминается в письмах Цветаевой, в ее литературных эссе начала 30-х годов («Поэт и время», «Искусство при свете совести», «Эпос и лирика современной России»).

Кроме того, Цветаева переводит на русский язык семь писем Рильке к молодому поэту Францу Каппусу и издает их со своим предисловием [462].