Письма, 1926-1969

Благодарю Вас за сборник Хаусхофера, который меня тоже весьма тронул. Если бы у Вас получилось прислать мне экземпляр диссертации, было бы чудесно. У меня остался один, который в Париже, в предвкушении путешествия по морю, я уронила в ванну, так что выглядит он соответствующе. Кроме того, я то и дело получаю запросы из университетских библиотек.

Но позвольте вернуться к еврейскому вопросу. Я хорошо осознаю разницу между нами, из-за которой Вы однажды сказали (или написали), что все мы были в одной лодке. Я уже не помню, ответила ли или только подумала, что с Гитлером в роли капитана (это было до 1933-го) мы, евреи, не сидели бы в той же лодке. Но и это было неверно, поскольку в подобных условиях Вам бы тоже не нашлось в ней места, в лучшем случае в роли заключенного. В условиях свободы каждый должен иметь право самостоятельно решать, кем бы он хотел быть: немцем, евреем или кем угодно еще. В безнациональной республике, как в Соединенных Штатах, где национальность и государство не равны друг другу, это в той или иной степени становится вопросом исключительно социального или культурного значения, бессмысленного в политическом отношении. (Например, так называемый антисемитизм здесь носит исключительно социальный характер, те же люди, что никогда не станут жить в одной гостинце с евреем, будут возмущены и удивлены, если их еврейские сограждане окажутся лишены права голоса. Конечно, все может измениться, но пока дела обстоят именно так.) В национально-государственной системе Европы все гораздо сложнее, но, боже мой, если немец говорит, что он скорее был бы итальянцем или vice versa, и поступает в соответствии с этим, – почему нет?

Если немецкие евреи больше не хотят быть немцами, безусловно, нас нельзя в этом упрекать, но, конечно, это выглядит немного странно. Но тем самым они хотят сказать, что не собираются разделять политическую ответственность Германии, и в этом они снова правы. Сам по себе этот факт уже имеет определяющее значение. Понимаете, и для меня, и для многих других сегодня уже совершенно естественно, открыв газету, в первую очередь проверить, что творится в Палестине – хотя я вовсе не собираюсь туда отправляться и почти полностью убеждена, что там все пойдет наперекосяк.

Я бы хотела такого (недостижимого сегодня) изменения обстоятельств, при котором каждый смог бы выбирать, где ему реализовать свою политическую ответственность и в условиях какой культурной традиции он чувствует себя лучше всего. Вместе с этим наконец закончатся и повсеместные генеалогические исследования.

На мой взгляд, прямо сейчас важнее всего не переоценить такие вопросы, поскольку иначе все снова забудут, что вполне возможно это – потоп, во время которого лучше нигде не чувствовать себя как дома, не полагаться ни на один народ, так как в одно мгновение он может превратиться в массу и стать слепым орудием разрушения.

Мы с Мсье иногда возвращаемся к обсуждению еврейского вопроса, и если я оставляю его в покое, он возвращается к своим, как я их называю, ассимиляционным корням. И в сфере исключительно частного я с радостью признаю, что невероятно трудно понять, почему господин или госпожа Такие-то перестали быть немцами, если совершенно очевидно, что они ими являются.

Хелена Вирусовски написала Вам лично после долгого вечера у меня. Вы очень обрадовали ее своим дружелюбным письмом, я была счастлива, поскольку совершенно неважно, какое решение она примет, такое письмо было необходимо ей как хлеб. Она никогда не устроится в этой стране и не сможет быть по-настоящему счастлива, но несмотря на это, для нее вернуться сложнее, потому что она идентифицировала себя с Германией и раньше и ее реакция на происходящее куда острее, прежде всего потому, что в области политики она страшно наивна.

Как замечательно, что Вы в Базеле¹; и как замечательно, что Вы можете столь многого добиться, я надеюсь, Вам удастся держаться подальше от администрации. Вы опубликуете лекции там же²? Женевская речь в наборе у Commentary. Я надеюсь, они опубликуют ее осенью, чтобы она вышла одновременно с «Вопросом о виновности».

Здесь прекрасно, отпуск. В этот раз он мне по-настоящему необходим.

От всего сердца желаю Вам всего наилучшего. И избавьтесь от «подозрений», хорошо?

Всегда Ваша

Ханна

1. См. п. 56, прим. 1.

2. В Базеле Я. читал лекции, которые позже были опубликованы в книге «Философская вера» в 1948 г. в Мюнхене, текст пятой лекции «Философия и антифилософия» в книгу не вошел.

60. Карл Ясперс Ханне АрендтКран в Ронетале, 20 июля 1947

Дорогая и уважаемая Ханна!