Письма, 1926-1969

11. Дуайт Макдональд (1906–1982) – издатель журнала Politics. Статья: Macdonald D. The Responsibility of Peoples // Politics, March 1945, p. 82–93.

12. Я. и Томаса Манна (1875–1955) не связывали особенно близкие отношения, что несколько преуменьшено в этом письме.

13. Thomas Mann: Friedrich und die große Koalition. Berlin, 1915; Манн Т. Фридрих и большая коалиция // Манн Т. Аристократия духа. М.: Культурная революция, 2009, с. 11–59.

14. Возможно, речь идет о выступлении Томаса Манна «Германия и немцы», текст которого был опубликован в октябрьском выпуске Neuen Rundschau в 1945 г. в Стокгольме (См.: Манн Т. Германия и немцы // Манн Т. Собрание сочинений в 10 т. Т. 10: Статьи. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1961, с. 303–326).

15. Манн Т. Немецкие слушатели // Манн Т. Художник и общество. Статьи и письма. М.: Радуга, 1986, с. 128–133. Вероятно, еще в 1918 г. Я. приобрел сборник «Размышления аполитичного», впервые изданный в Берлине в 1918 г., и успел прочесть его еще тогда.

16. Голо Манн (1909–1994) – в 1932 г. под руководством Я. защитил диссертацию, посвященную Гегелю (Mann G. Zum Begriff des Einzelnen, des Ich, und des Individuellen bei Hegel. Heidelberg, 1935). На протяжении многих лет (до начала полемики по поводу книги Х. А. об Эйхмане) Я. поддерживал теплые дружеские отношения с Голо Манном.

17. Франц Верфель (1890–1945) умер 28 августа.

33. Ханна Арендт Карлу ЯсперсуНью-Йорк, 6 сентября 1945

Дорогой, уважаемый господин Ясперс,

Хассо фон Зеебах¹ – наш близкий друг. Десять лет назад он покинул Германию совсем молодым человеком, не выдержав нацистского режима и невозможности ему противостоять. Сейчас, когда режим рухнул, ему впервые представилась возможность вернуться в Германию. Было бы замечательно, если бы Вам удалось встретиться и поговорить с ним.

Как и прежде

Ваша

Ханна Арендт

1. Хассо фон Зеебах – студенческий товарищ Адама фон Тротта, см. п. 50.

34. Ханна Арендт Карлу Ясперсу29 января 1946

Дорогой Карл Ясперс,

От всего сердца благодарю Вас за сердечное письмо. Вы пишете о доверии. Вы помните наши последние беседы в Берлине в 1933 году? Тогда Вам в сущности не удалось убедить меня в некоторых вещах, но Вы так вдохновили меня, что на протяжении многих лет Ваши взгляды были мне ближе, чем мои собственные. Я так и не написала, потому что боялась подвергнуть Вас опасности. Когда ничего не получилось с Люксембургом¹, причиной тому была не только моя неряшливость. Но как я могла рассказать в телефонном разговоре или описать в письме, с какой бесконечной бумажной волокитой сталкиваются те, кто лишен гражданства.

Вы задаете вопросы, и эти вопросы действительно словно «протянутая рука». Но, конечно, я не знаю, с чего мне начать и где остановиться. Так что Вы не оставляете мне выбора и мне придется начать с того, что смутно припоминаю, кажется, где-то в феврале будет Ваш день рождения, и я счастлива и благодарна за то, что Вы родились, а я могу пожелать Вам всего наилучшего. Я видела Ваш ответ Сигрид Унсет² в Staatszeitung³. (О причине спора я знаю только из сплетен и почти не знакома с этой «литературой», меня несколько пугает мое отвращение к ней). Ваша статья действительно словно «светлая комната», в которой вещи будто сами собой встают на свои места. Печально лишь, что Вы – до сих пор единственный, кто говорит об этом. Номер Wandlung, за который я искренне Вас благодарю и который здесь передают из рук в руки, хотя я вовсе не собиралась никому его отдавать, – хорошее начало. Ваше вступительное слово⁴ просто восхитительно, и я надеюсь, что Дуайт Макдональд совместит его с речью⁵. Мне не удалось передать текст речи в Partisan Review, так как январский выпуск был уже в печати, а ждать до апреля или мая мне не хотелось. Машинописную рукопись я передала Лео Беку⁶, он отвез ее в Лондон. Он так страстно хотел ее заполучить, что я отдала ему один печатный экземпляр, как только он попал ко мне в руки, так как не смогла отказать пожилому человеку, бесстрашие и самоуверенность которого так меня поразили.

Я все время вспоминаю Вашу квартиру, которая была для меня «светлой комнатой». Стул возле письменного стола и кресло напротив, устроившись в котором Вы могли так восхитительно за– и расплетать ноги. Я с легкостью могу представить, какой призрачной Вам теперь кажется Ваша квартира, но я очень рада, что она до сих пор на месте, и искренне надеюсь когда-нибудь оказаться там снова и посидеть на упомянутом стуле.