Письма (1870)

Вы писали мне, Сонечка, что я отвык от Вас, потому будто бы заподозрил Вас в каких-то подозрениях на мой счет, по поводу моей ошибки по завещанию тетки. Но Вы, милая моя, тоже очень скоры в своих заключениях: всё, что я написал Вам тогда, я Вам мог написать без всякой укоризны и совершенно веря в Ваши добрые чувства ко мне. А во что же мне и верить, как не в Вас, кто из друзей тогда у меня и останется?

Аня вам всем очень кланяется, Люба вас всех целует (у ней прорезываются зубки, и она начинает говорить), и мы все очень просим вас как можно подробнее о себе известить. Дай только бог, чтоб письмо не затерялось, не залежалось и дошло до вас. Я было хотел написать на адресс Горлова или Протопопова, для передачи; но что ж, если письма доходят до вас распечатанными?

Итак, до свидания и до близкого. Тогда обо всем переговорим. Я теперь даже редко письма получаю от кого. (7) Кстати, брат Андрей писал мне, что в Москве Варя и бабушка <...> (8) Но брат Андрей меня защитил и объяснился с ними. Я совершенно верю, что всё так и было. Я верю тоже в совершенно дружеское расположение ко мне Андрея Михайловича.

Обнимаем вас всех и целуем.

Ваши искренние:

Я, Федор Достоевский, Аня, Люба.

Адресс мой тот же: Allemagne, Dresden, а M-r

Thйodore Dostoiewsky, poste restante.

(1) далее было начато: корот<ко>

(2) далее было: во всяком случае

(3) было: везти

(4) было: уплати<в>

(5) далее было: Возможность

(6) далее было начато: Как это случится, я не могу сказать точно, но знаю

(7) далее было: NB

(8) далее 2 строки текста повреждены

390. H. H. СТРАХОВУ 28 мая (9 июня) 1870. Дрезден

Дрезден 28 мая/9 июня 1870.

Благодарю Вас за письмо, добрейший Николай Николаевич. Вы пишете всегда такие коротенькие письма, но имеющие (1) свойство шевелить меня. Мнение Ваше о критической Вашей деятельности считаю и неполным и неправильным. Во-1-х, я так думаю: не будь (2) теперь Ваших критик, и ведь у нас совсем уж не останется никого, в целой литературе, кто бы смотрел на критику как на дело серьезное и строго необходимое. Не останется даже никого из пишущих критиков, кто бы сколько-нибудь ценил потребность (и уважение к нему) правильного философского осмысления текущих и минувших вещей, а стало быть, ценил и критику, то есть собственное дело свое. Итак, за Вами, прежде всего, этот строгий и философский взгляд на критику, чего у других нет - что и делает "Зарю" единственным журналом, имеющим критику и правильный взгляд на нее. (В "Русском вестнике" критика легкомысленная, правда, впадающая в тон общего направления журнала, но слишком мелкая. По-моему, их П. Щ. имеет некоторое сходство с Милюковым.) А стало быть, если б за Вами только это и было, - то уж это громадно много. А потом позвольте Вам сказать, что влияния не так скоро создаются, что сумбур нашего современного общества имеет тот же смысл, то есть свои законы движения, и что, наконец, Вы даже не имеете никакой возможности судить о непосредственной полезности и влиятельности Ваших статей и действительно ли они пишутся для тех только, "кто и без Вас так же думал". Это неправда.

Вот Вам, однако же, по моему соображению, и некоторая мерка судить о влиянии: журнал "Заря" - по преимуществу журнал направления и критики; число подписчиков через 2-3 года покажет и влияние ее в публике, а с тем вместе несомненно и влияние критики, потому что критика есть главная черта "Зари", главная ее специальность для публики. Публика, хотя бессознательно, но всегда так обнаруживает себя.

А ведь я думал, что Вы похвалите Струве! По крайней мере за доброе намерение. Шваховат я в философии (но не в любви к ней; в любви к ней я силен). Мне, впрочем, когда я внимательно читал диссертацию Струве, самому показалась новым материальность души. Любопытна же мне была диссертация, главное, потому, что я предчувствовал, что это именно теперешняя, последняя манера мыслить немецких философов. Только знаете, Николай Николаевич, ведь они Вас сочтут за отсталого старика, сражающегося еще луком и стрелами, тогда как у них уже давно ружья пошли. Что касается до меня, то я Вашу статью прочел два раза и с наслаждением. Кроме того, - Вы удивительно умеете писать. Литературный язык Ваш лучше, чем у них у всех. А это, как хотите, не может быть под конец не замечено. Я очень порадовался, что Вы с таким презрением относитесь к теперешней манере философствовать, но и очень бы желал, чтоб Вам они отвечали.

А какой ерыжный тон во всей теперешней литературе! Про беспорядок и сумятицу в идеях - бог с ними, они и должны были произойти. Но этот тон всеобщий! Какая ерыжность, какая уличность! И ни одной-то усвоенной, крепкой мысли, хоть какой-нибудь, хотя бы и ложной! Что у них за философы, что у них за фельетонисты! Полная дрянь. Но есть зато, единицами, люди, которые и мыслят, и влияние имеют - и так всегда бывает при всяком беспорядке. Только чтоб эти единицы пересилили сумбур публики, и Вы увидите, что она примет их тон наконец.