Письма (1857)

На это вот мое мнение: по крайней нужде моей согласиться бы можно. 1000 р. всё же деньги, и для меня большие. Но с этим сопряжено сильное нравственное унижение. Положим, что и с унижением можно бы согласиться; наплевать на них! Но вред впоследствии. Я совершенно лишусь всякого литературного значения впоследствии. Мне предложат 50 целковых. Даже в случае успеха "Степанчикова" - ничего не будет. Современники нарочно не поддержат меня, именно чтоб я и вперед брал не много. Подлецы! Друг мой, Миша! Согласиться невозможно! Одно: я должен тебе 700 и теперь, без куска хлеба, у тебя же на время буду искать помощи, а ты сам стеснен. Это одно может заставить меня изменить свое мнение. Ты пишешь, чтоб я о моем долге тебе не беспокоился. Ах, Миша! Ты только великодушен и больше ничего. Дела-то твои от этого не улучшатся. Но, друг мой, я долго думал, и у меня явились несокрушимые, вернейшие проекты. Подождем немного, откажем Некрасову и если нам удастся, - тогда нам честь и слова и, главное, независимость! Я заслужу тебе за это! Но прежде чем я объясню тебе мой вернейший и несокрушимый проект, кончим с Некрасовым. И вот как надо поступить: если я не разорю тебя семью стами и можно подождать еще немного, - то отказать Некрасову и отказать непременно. Но сделать это самым мягким, самым сладким и нежным образом. Ради бога, друг мой, повидайся с ним для этого лично. Если он мне напишет письмо (как говорил), - я отвечу ему сладостнейшим образом. Отлично было бы, если б ты сказал ему между прочим так: "Впрочем, этот роман, будет покамест лежать у меня, брат мой не хочет теперь его предлагать в другие журналы. У брата на это какие-то особенные цели". Если можно, скажи так. Впрочем, оставляю на твое благоусмотрение. Скажи, что я чрезвычайно жалею, что не мог в этом случае с ними сойтись. Как бы хорошо было, голубчик Миша, если б ты постарался что-нибудь разузнать под рукою, что у них там происходило и как их мнение о романе? Конечно ясно, что всего узнать нельзя, но что-нибудь профильтруется. Узнай и сейчас мне напиши. Наконец, на случай, если Некрасов скажет: "Я подумаю" и предложит какую-нибудь прибавку, то отвечай ему, что ты немедленно меня уведомишь. Вообще крайняя к тебе просьба: повидайся с ним, для получения романа, лично, и опиши мне весь твой разговор с ним, твои впечатления и наблюдения - в полной подробности. Хотя бы ничего не было, и то напиши. Что потом услышишь об этой истории - тоже напиши (от Майкова, например). Затем возьми роман и дело с концом.

Взяв же роман, оставь его лежать у себя. Предлагать его в "Отечеств<енные> записки" или другим, кому бы то ни было, - не надо. Роман оплеван и, покамест, лишился всей своей репутации. (Был у меня Минаев; я обещал в "Светоч" сотрудничество, ни к чему, впрочем, не обязываясь). Если "Отечеств<енные> записки" или даже минаевский журнал станут искать и предлагать, мое мнение, не отдавать им роман. Он оплеван, и, появись он теперь не в "Современнике", его оплюют еще больше. Разве если Краевский даст 120 или Минаевы. Тут еще можно подумать. Ты известишь тогда меня и напишешь о том, как ты думаешь. Но это всё только в том случае, если сами "Отечест<венные> записки" или кто-нибудь сделают предложение. Сам же ты не предлагай никому и даже вида не делай, что думаешь им делать предложение. Пусть роман покамест лежит у тебя - и дело с концом! Я напишу тебе, в конце письма, что с ним делать. А теперь к моему проекту. Слушай внимательно:

NB. Сейчас только, бесценный друг мой, получил я вчерашнее письмо твое (от 7-го). И вот что скажу: что ты ездил к Некрасову - это хорошо. Но, ради бога, с ними мягче и нежнее. Не нужно и виду подавать, что мы горюем и трусим. Не нужно им выказывать досаду. Я ведь уверен, что, впоследствии, наша возьмет. Теперь надо только спасать себя от скандала. Если Некрасов начнет торговаться или только заикнется о том, то с любезностью отвечай ему, что ты мне это сообщишь, а что, впрочем, ты мои мысли знаешь и, как уполномоченный мой, объявляешь, что я от прежних условий (120 р.) не отступлю. Насчет прочтения Дудышкину, - хорошо; но так, чтоб это дело осталось между Майковым, тобою и Дудышкиным. (Майкову я написать не могу теперь. Я завален делами, чрезвычайно важными, о которых тебе напишу в конце письма. Пожми ему руки и скажи, что я на него надеюсь. Он мне друг и искренно желает мне добра. А лучше всего прочти ему это письмо мое, конфиденциально.)