Писатель: Назад в СССР

Мне осталось только согласиться. Конечно, Лариса меня всегда подкармливала в прошлой жизни, но объедать я их не собирался, теперь есть зарплата, и можно набить холодильник на общей кухне. Но сейчас ведь, кроме меня, нахлебницей была еще и моя родственница. Я снял обувь и верхнюю одежду и шмыгнул к себе в комнату. Наденька — за мною. Ей не терпелось похвастаться, как она преобразила комнату моих родителей. Молча распахнув дверь, ведущую теперь в ее обиталище, пригласила меня заглянуть, как будто это могло доставить мне большую радость. Я вежливо оглядел эту девичью светелку, в которой почти ничего не изменилось, если не считать, что на столике трельяжа появились незнакомые мне флакончики и баночки.

— Ты молодец! — похвалил я кузину.

Та зарделась от удовольствия. И тут же похвасталась.

— А я ведь тоже нашла работу!

— Здорово! — обрадовался я. — И где же?..

— Ну-у, вернее, — замялась кузина, — это Марианна Максимовна готова взять меня к себе, в костюмерный цех театра.

— Все равно — отлично! — сказал я. — Значит, не пропадем…

Судя по взгляду, которым одарила меня Наденька, это было не то, что она хотела от меня услышать, но, как говорится, чем богаты. Посидели мы с соседями на этот раз не долго. Завтра и впрямь всем надо было идти на работу. Кузина шмыгнула в свою комнату, и до утра я ее не видел.

Утром в квартире была обычная чехарда, от которой я за время своих поздних вставаний уже отвык. Все торопились, завтракали на скорую руку. К семи тридцати наше жилище опустело. Я уходил последним. На улице стало заметно теплее. Чувствовалось приближение весны.

В редакции я оказался без пяти девять. Меня удивила тишина. Ни шагов, ни голосов. Никого, не считая уборщицы, которая елозила в коридоре тряпкой из мешковины. Я отворил дверь отдела прозы, в котором должен теперь работать. И здесь — никого. Постоял, озираясь. Шкафы, набитые папками с рукописями и томиками номеров журнала. Четыре письменных стола, заваленных бумагами, вероятно — теми же рукописями. Невозможно понять, который из них мой. Я решил, что надо найти кого-нибудь, кто укажет мне на мое рабочее место. Должен же кто-то быть в редакции, кроме уборщицы! Я направился в приемную главного редактора. И угадал. Зиночка оказалась на боевом посту.

— Доброе утро! — сказал я.

— Здравствуйте, Тёма! — откликнулась секретарша.

— Предлагаю перейти на «ты», — сказал я.

— Согласна.

— Зиночка, у меня вот какой вопросик. В отделе прозы, где я теперь работаю, никого нет… И я не знаю, за какой стол мне садиться…

— Пойдем, покажу! — выскочила она из-за своего стола.

Мы вернулись в отдел прозы.

— Так, — сказала Зиночка. — У окна сидит Синельников — начальник отдела… Здесь, у чайного столика, Фролова. Криницын — в этом простенке… Следовательно — у двери сидел Потыгин, который уволился. Ага! Выходит, теперь вот это твое место.

— Спасибо! — откликнулся я. — С меня шоколадка…

— Мерси!

И она выпорхнула прочь. А я начал осваиваться на новом рабочем месте. Пишущей машинки на столе не было, во всем отделе она была только у неведомой мне пока Фроловой, которая сидела рядом со столиком с электрическим и заварочным чайниками, чашками и прочими принадлежностями для внутрикабинетных чаепитий. Ну, по крайней мере, понятно, с кем точно следует поддерживать хорошие отношения. На моем столе лежали, в основном, папки с рукописями, стоял старинный чернильный прибор и стаканчик с шариковыми ручками и карандашами.

Выдвинув ящики стола, я не обнаружил там ничего, кроме разного мусора. Ладно, с этим разберемся. Эх, не мешало бы какое-нибудь новое седалище приобрести. На таком стуле с моим весом — не лишним — и ростом долго не высидишь. Увы, в СССР заграничные офисные кресла стояли только в высоких кабинетах. Остальным приходилось довольствоваться более скромными сиденьями. Ладно, не будем привередничать. Я опустился на жалобно заскрипевший стул, открыл первую попавшуюся папку и принялся читать.

Примерно через час, когда я уже стал пропускать длинные и бездарные описания природы, дверь раскрылась, и в отделе появилась женщина неопределенного возраста. Я узнал ее, хотя не видел уже много лет. Полноватая, темноволосая, с проблесками седины в прическе-пучке. Глаза слегка навыкате. Я вспомнил, что зовут ее Валентина Антоновна — она машинистка в отделе прозы, и в прошлой моей жизни нередко перепечатывала мои рукописи, принятые к публикации в «Грядущем веке». Ну что ж, и в этой ей придется этим заняться.

— Здравствуйте! — сказал я, вставая. — Артемий Трифонович Краснов!

— Здравствуйте! — откликнулась она. — Фролова, Валентина Антоновна.

Так это и есть Фролова — дама у чайного столика? Фамилию ее я, вроде, и не знал раньше. Снова стукнула дверь. В комнату ворвался лысый, худенький живчик, лет сорока. Он поцеловал ручку Фроловой и протянул мне свою маленькую, почти детскую ладошку.

— Криницын!

— Краснов! — откликнулся я, пожимая его лапку.

— Нет, ну ты видал! — без всяких церемоний сразу перешел на «ты» Криницын. — Рижское «Динамо» и горьковское «Торпедо» вничью сыграли, а!

— Не, не видал… — честно признался я.