Третий в моём 1975 году день выдался бурным. То ли еще будет… Рано утром, как все работяги, я отправился на завод. В первую смену. С небольшого похмелья настроение у меня было средненькое. И мысль, что придется еще прозябать в литейке два месяца — совсем не радовала. Надо что-то с этим сделать. Я писатель, а не литейщик… Конечно, в СССР почетно быть выходцем из рабочей династии, но мои предки достаточно поработали, чтобы их потомок получил возможность прославить свой род на иной стезе.
С этими мыслями я и пошел к начальнику цеха. В кармане у меня лежал сборник стихов и записка, которую написал Мизин секретарю редакции. Я рассчитывал на то, что сочетание этих двух аргументов подействует на заводское начальство, и оно своими средствами поспособствует тому, чтобы меня отпустили с миром, а не мурыжили до мая месяца. Ведь могут же они оформить мое увольнение, как перевод? Или — нет?.. Плохо я помнил советское трудовое законодательство — кто же знал, что оно мне вот так понадобится. Начальника я встретил у входа в литейный цех.
— Товарищ начальник! — обратился я к нему. — Разрешите обратиться?
— Да мы, вроде, не в армии, — пробурчал тот. — Что у тебя?
— Да вот, хочу перейти на другую работу, Сергей Петрович, — сказал я и протянул ему записку главного редактора журнала.
Он развернул и прочитал ее вслух:
— Подателя сего зачислить в штат редакции, на должность литературного сотрудника, с окладом в соответствии с должностью. Мизин С. М., — и недоуменно на меня уставился. — Что это, Краснов?
— Записка секретарю редакции журнала от главного редактор Мизина Станислава Мелентьевича, — ответил я.
— Мизина? Того самого, что «За Калужской заставой» написал?
— Совершенно верно!
— А почему он тебя в свою редакцию берет? — удивился начальник цеха. — Ты что у нас — писатель?
— Есть немного, — кивнул я. — И поэт… Вот моя книга.
И я протянул ему свой щуплый сборник.
— Надо же… — покачал головой Сергей Петрович. — Чего же ты уходить собрался? Нам на заводе свои писатели и поэты тоже нужны. Для стенгазеты там или многотиражки…
— Вы подпишете моя заявление об увольнении? — без обиняков спросил я.
— Ну что ж, подпишу, — вздохнул тот. — А вот отпустят ли тебяе без отработки, не знаю… Ладно, подходи в контору в обед. Я переговорю с директором.
— Спасибо, Сергей Петрович!
— Пока не за что… — пробурчал начальник цеха.
Кажется, он от меня чего-то ожидал. Я немного напрягся — какое он может спросить алаверды за свою помощь?
Наконец, начальник выговорил:
— Ты вот отрази в своих стихах там или рассказах нашу работу, вот и будет от тебя спасибо.
— Постараюсь, — слегка покривив душой, сказал я.
Литераторов, воспевающих трудовые подвиги, итак пруд пруди. Да и подвигов особо на нашем предприятии не наблюдалось. Обычный завод. Если не пьешь в рабочее время и на смену не опаздываешь, то уже, считай, герой.
— Ну а пока иди, трудись!
На этом мы распрощались, и я пошлепал в литейку. Эх, не мешало бы мне сейчас на облегченную работу перейти, как в прошлый раз предлагали. Хоть организм и молодой, но еще не оправился до конца после вчерашних посиделок. Да вот только к Ангелине лучше не соваться — сам как-нибудь приду в себя.
Богдан Михайлович, бугор мой, опять поставил меня чушки таскать. Надо сказать, эта работа прочищает мозги лучше опохмелки. К обеденному перерыву я был уже как огурчик. И вместо столовой побежал в заводоуправление. И прямиком в приемную директора. Секретарша недоуменно на меня уставилась, хотя верхнюю суконную робу я, само собой, снял. Остался в спецовке, а она у меня чистая.
— Вам что, товарищ?
— Не подскажете, начальник литейного цеха уже был у директора? — спросил я.
— Сергей Петрович и сейчас там, — ответила девушка.
— Можно я его здесь подожду?
— Ждите… — пожала она плечиками, обтянутыми розовой блузкой модного в этом году покроя.
— Спасибо!
Я сел на стул. В голове роились разные мысли — интересно, что там за дверью происходит? В мою пользу разговоры или нет? И тут высокая, обитая кожзамом дверь директорского кабинета распахнулась, и появился Сергей Петрович, увидел меня и сказал:
— Ты уже здесь?.. Наш пострел везде поспел… — кажется, начальник был несколько неприятно поражен. — Ну что ж, пляши! Директор разрешил, в исключительном случае, написать заявление об увольнении задним числом. Раз уж, говорит, талант, не имеем права препятствовать… Валечка, дайте этому писателю перо и бумагу, пусть заявление напишет, и отнеси его Тенгизу Вахтанговичу, он завизирует… Автографом своим…
Секретарша выдала мне листок и ручку, и я написал заявление об увольнении. Начальник цеха велел мне поставить дату 24 декабря 1974 года. Как будто я эту заяву два месяца назад написал. Директор, выходит, брал на себя риск, нарушая порядки. Валечка отняла у меня листок и передала Сергею Петровичу, а когда тот накарябал: «Не возражаю» — унесла в директорский кабинет. Вернулась она довольно скоро и отдала листок мне.