Писатель как профессия

После двухтысячного года, то есть начиная примерно с «Кафки на пляже» (перевод на английский вышел в 2005 году), мои книги стали появляться (поначалу в самом конце) в списке национальных бестселлеров, который публиковала газета «Нью-Йорк таймс». То есть мой художественный стиль, мою прозу принимали теперь не только относительно либеральные и продвинутые читатели крупных городов Восточного и Западного побережья, но и аудитория Центральной Америки. Роман «1Q84» (переведен на английский в 2011 году) занял второе место в списке бестселлеров в категории «художественная проза», а «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий» (перевод 2014 года) оказался на первой его позиции. Но такое восхождение заняло у меня много долгих лет. Оно отнюдь не было попаданием в яблочко с первого выстрела. Все на этом пути делалось постепено, шаг за шагом и привело меня туда, где я теперь и обосновался. Кстати, после всего этого через столько лет стали востребованными и пейпербеки моих ранних произведений. Все устроилось наилучшим образом.

Мураками-мания

На первых порах гораздо более заметным был рост тиражей моих книг не на американском, а на европейском рынке. Может быть, на необъяснимый подъем продаж в Европе повлиял тот факт, что Нью-Йорк был средоточием филиалов и офисов крупных европейских (и не только) издательств.

В любом случае это было непредвиденное развитие событий. Честно говоря, изначально я не понимал, что нью-йоркское «средоточие» по сути своей столь значительное явление. Я ведь не целил туда, а оказался по случайному стечению разных обстоятельств.

Кроме Азии, первыми моей прозой «загорелись» Россия и Восточная Европа, оттуда, постепенно сдвигаясь на Запад, огонь перекинулся на Западную Европу.

Вообще звучит это удивительно, но я слышал, что в какой-то момент в российском списке бестселлеров мои книги занимали половину всех позиций в первой десятке[32].

Это исключительно мое личное ощущение, и никаких доказательств, обоснований и ссылок на источники, к сожалению, предъявить я не смогу, но если посмотреть хронологически, то, какую страну ни возьми, везде будет примерно одна и та же картина: когда в ней происходили какие-то значительные общественные потрясения (или изменения), сразу после этого возникал всплеск интереса к моим книгам. Например, в России и Восточной Европе мои книги начали продаваться после краха Советского Союза и коммунистических режимов. Политическая система, казавшаяся нерушимой, была в одночасье развалена, и все постепенно заполнил «мягкий хаос», замешенный на неуверенности в завтрашнем дне и одновременно надежде на будущее. В это пространство ценностных сдвигов мои произведения сразу же привнесли предчувствие какой-то новой, более естественной реальности.

Прошло совсем немного времени после драматического падения Берлинской стены и объединения Германии, и немцы начали понемногу читать мои книги. Хотя, конечно, это скорее всего самое обычное совпадение. Впрочем, понятно, что изменения в устройстве социума, в его структуре оказывают сильное влияние на повседневную бытовую реальность людей и неизбежно приводят к тому, что она тоже меняется. При этом литература воздействует на людей так, что их жизненная действительность и реальность, существующая в повествовании, переплетаются на глубинном уровне души (или в подсознании). Поэтому независимо от исторической эпохи в условиях изменения бытовой действительности необходимо, чтобы менялась также и реальность внутри повествования, ведь именно в нем, в этом вымышленном мире, мы зачастую ищем поддержку.

Повествование как таковое изначально существует в качестве метафоры реальности, а значит, чтобы поспевать за происходящими вокруг изменениями, чтобы удержаться в яви и не вылететь на повороте, нужно прямо внутри себя создать новую метафору, новое повествование. Если между двумя этими системами, социальной (жизненной) и метафорической, возникнет сообщение или, другими словами, если после взаимной перенастройки начнут успешно взаимодействовать объективый и субъективный мир внутри индивида, то человек сможет принять жизненную реальность такой, какая она есть, со всей ее неопределенностью и неуверенностью, и при этом не утратит способности мыслить здраво.

Реальность моей прозы, моего повествования может послужить неплохим настроечным инструментом и сыграть маленькую роль в глобальном замысле мироздания… так я нет-нет да и подумаю. Конечно, как я уже сказал, это исключительно мое личное мнение, но, возможно, оно не совсем уж пальцем в небо.