Писарь Первой конной

Звание и должность Федора он не назвал. Я для себя решил по возможности отвечать на вопросы односложно. Глядишь, может и пронесет. Моя биография, к счастью, оперуполномоченного Козлова не интересовала, обо мне он знал больше меня. Особист стал подробно расспрашивать о том, как мы храним выдаваемые нам для печати документы, куда деваем черновики и вообще очень подробно расспрашивал о всех тонкостях нашей работы. Я понимал, что интересует все это чекистов не просто так, наверняка пропали какие-то документы. Мне особисты о своих подозрениях ничего не рассказали.

— Пока все, — в конце беседы, сказал Козлов, — идите работайте. Мы вас вызовем.

Мне было известно, что особый отдел находится в отдельном здании на окраине города. Особисты видно пока решили не светить перед всеми, что допрашивают сотрудников канцелярии штаба, поэтому им выделили комнату в нашем здании.

Я поднялся к себе в плохом настроении. Было ясно, что меня в чем-то подозревают и все это может кончиться не очень хорошо.

Как оказалось, Татьяна уже все знала и сразу выложила мне новости. Кроме меня особисты уже допрашивали всех писарей дивизии, в том числе и саму Татьяну, но она для них своя и от девушки ничего не скрывали.

Недалеко от города конный разъезд заметил неизвестного, он стал отстреливаться, в перестрелке погиб. У убитого нашли пакет, в котором находились черновики документов из нашего штаба.

Просто так посторонний человек в штаб пройти не мог. Было ясно, что действовал кто-то свой, у кого была возможность собирать черновые записи для передачи противнику.

Я читал в какой-то книге, как шпион собирал из мусорных корзин копировальную бумагу. При использовании ее один раз, на ней отпечатывается вполне читаемый текст. Это не наш случай. Копировальной бумаги у нас мало, поэтому из экономии мы используем ее два, а то и три раза. Естественно, что прочитать на ней, что мы там печатали невозможно.

Черновики — другое дело. Обычно командиры писали карандашом черновик документа на каком-нибудь клочке бумаги, а с него мы печатали чистовой экземпляр. Черновики мы выбрасывали в корзину для мусора. Утром приходил истопник и весь скопившийся бумажный мусор уносил, чтобы сжечь в печке.

Кабинеты на ночь запирались, но замок был самый простой, так что любой умелец с отмычкой мог попасть в кабинет и взять то, что ему нужно. Для меня эта история была особо неприятна — я боялся разоблачения. Как бы стал объясняться в особом отделе, что я — это не тот я, за кого себя выдаю, а совсем другой человек. В лучшем случае отправили бы в сумасшедший дом, в худшем просто расстреляли бы. Мутные личности здесь никому не нужны.

Работал за машинкой, а сам обдумывал случившееся. Кто из штабных писарей мог работать на разведку белых? Татьяну отмел сразу. Она революцию приняла всем сердцем и искренне была против всего старого и отжившего за все новое и передовое, то есть против помещиков, капиталистов, церкви, семьи и свекрови; за социализм, свободные отношения между мужчиной и женщиной, за эмансипацию и так далее. Она была настолько продвинута, что ни капли не сомневаюсь, что, если ее переодеть в соответствии с модой XXI века, она легко бы вписалась в нашу молодежную тусовку. Поэтому и особисты к ней отнеслись более доброжелательно, чем ко мне. Они не верили, что она может предать.

Оставались еще три человека, из писарей штаба дивизии, в которых я сомневался и мог подозревать. Во-первых, это парень с рябым от перенесенной оспы лицом, звали его Юра. В Красную армию попал по призыву. За грамотность и каллиграфический почерк был оставлен при штабе. Больше ничего я о нем не знал. Во-вторых, писарь, Иосиф Францович, он старше всех нас, в штабе, как и Татьяна, служил в качестве вольнонаемного, всегда ходил в гражданской одежде. Судя по его речи, человек образованный. И, в-третьих, кого я подозревал, это был я сам. Чем занимался Митя до моего в него вселения мне неизвестно. Чужая душа потемки. Единственно мог твердо сказать, что лично я никаких бумаг за прошедшие две недели никому не передавал.

В конце дня Татьяна пригласила меня к себе домой, чтобы показать книгу английского поэта Шелли.

— И чаю за одно попьем, — прозрачно намекнула она, на наше вчерашнее кувыркание в стоге сена. Я согласился, но у меня после службы еще была тренировка с кавалеристами, а только потом, я мог пойти к ней.

После тренировки пошел домой, перед визитом к даме нужно было привести себя в порядок. Только открыл калитку и вошел во двор, моя квартирная хозяйка, что-то делающая на огороде, выпрямилась и крикнула, что ко мне приходил какой-то парень.

— Какой парень? — спросил я, теряясь в догадках.

— Рябой такой, — ответила хозяйка. — Он зашел в дом и сразу же вышел. Я была на огороде и сказала, что тебя нет.

И что это значит, зачем ко мне приходил Юра? Друзьями мы с ним не были, общались только по службе. Я зашел в дом и следуя своей интуиции подошел к кровати, выдвинул из-под нее саквояж и открыл. Сверху на самом видном месте лежало несколько свернутых листков. Я их развернул, это были черновики из нашего кабинета.