Писарь Первой конной

— Три пули в тебя попали: в грудь, в ногу и руку. Я тебя из-под обстрела вытащил, как смог, перевязал, сейчас дождусь санитаров и снова в бой.

— Броневик уничтожили?

— Пока нет. Там наши бойцы бензин нашли. Готовят бутылки. Не боись, обязательно подожжем мы этот чертов броневик!

Пока Калёный отвлекал меня разговором, подъехала санитарная телега. Меня подняли и бережно положили на сено, которым была застелено дно телеги. Рядом со мной пристроили еще одного раненого бойца. Телега медленно поехала. Вася некоторое время шел рядом, потом попрощался и побежал в ту сторону, где стреляли.

На окраине Царицына в одном из сараев был организован полевой госпиталь, в котором оказывали первую помощь раненным бойцам. Фельдшер осмотрел меня и приказал вести в сторону Волги. Еще через час, вместе с другими ранеными меня погрузили на пароход, переделанный под плавучий госпиталь. Носилки положили прямо на палубу, рядом с другими ранеными. Своей очереди на операцию пришлось ждать долго. Я, то приходил в себя, то опять отключался, теряя сознание. Наверное, в такой момент, когда был без сознания меня и отнесли на операционный стол.

Снова очнулся в каюте, хотелось пить, но никого из медперсонала поблизости не было. Рядом со мной на нарах лежали раненые красноармейцы. Стоял тяжелый запах крови, несвежей одежды и мужского пота. Иллюминатор был закрыт. Наконец дверь открылась и в каюту вошел мужчина в белом халате.

— Пить, — прошептал я пересохшими губами. Он услышал, взял небольшой медный чайник и поднес его носик к моим губам. Холодная вода полилась в рот. Сразу стало легче.

— Терпи боец, — сказал фельдшер. Утром к Саратову подойдем, там вас всех переправят в настоящий госпиталь.

Я моргнул глазами, давая понять фельдшеру, что услышал и что со мной все в порядке.

В Саратове меня, как и других тяжелораненых погрузили на носилки и понесли на пристань, где нас ждали десятки телег. На этом древнем гужевом транспорте довезли до госпиталя — каменного трехэтажного здания, окрашенного в желтый цвет. Я был в сознании, поэтому успел все рассмотреть.

Вокруг вновь прибывших сразу засуетились молодые девушки в белых халатах — медицинские сестры. Потом я узнал, что специального медицинского образования они не имели, врачей не хватало, медицинских сестер тоже, поэтому на работу в больницу брали всех желающих поработать. Для ухода за ранеными требовалось много заботливых женских рук.

После осмотра доктором, я сумел разобраться со своими ранами. Самое серьезное ранение в грудь, пуля сломала ребро и застряла в кости. Еще на пароходе извлекли пулю и удалили сломанное ребро. Снова досталось моей многострадальной левой руке, пуля попала в бицепс, кость не задета. Третья пуля по касательной оставила борозду на правой ноге. Крови было много, но потом выяснилось, что рана не опасная. Кстати и зажила она одной из первых.

Меня сразу под свою опеку взяли две девушки, ухаживающие за ранеными — Наташа и Марфа. Дежурили они в разные смены и друг с другом не пересекались. Конечно они уделяли внимание всем раненым, но больше всего времени почему-то проводили у моей кровати: то подушку поправят, то одеяло подоткнут. Ходить я пока не мог. Это конечно же заметили другие раненые в палате и стали надо мной посмеиваться.

— Митрий, признавайся, какую из них выберешь? — шутили одни.

— Да он теперь на обеих обязан женится! — смеялись другие.

Третьи серьезно советовали:

— Это у басурман четыре жены, а у нас, православных, одну иметь положено. Так что ты, Митрий не спеши, с чувством, с толком выбирай…

В ответ я только улыбался.

В общей сложности в госпитале я провалялся два месяца. Раны на ноге и руке зажили быстро, а с ранением в грудь были проблемы, рана заживала медленно, долго держалась температура. Антибиотиков здесь нет и в какой-то момент я даже сомневался, что выживу. Однако молодой тело в конце концов сумело побороть болезнь.

В госпитале много думал, как жить дальше. Из Красной армии меня демобилизовали по здоровью, что меня вполне устраивало. Воевать дальше или оставаться служить в Красной армии мне совсем не хотелось. Сразу по выписке из больницы нужно было устраиваться в гражданской жизни.

Меня радовало, что по выходе из госпиталя я получу нормальные легитимные документы, которые выдержат любую проверку. Фотографий на удостоверениях личности здесь пока нет, а такому человеку как я, проще всего затеряться среди большого количества людей, следовательно, у меня один путь — в Москву.

Я не отказался от главной своей цели — вернуться домой в XXI век. Для меня было ясно, что помочь в этом мне могут только те, кто разбирается в духовных вопросах. Я прекрасно понимал, что далеко не каждый священник или монах является экспертом в вопросах душеведения, но я надеялся, что христианство за две тысячи лет накопило достаточно знаний, чтобы помочь мне найти решение этой проблемы.