Писарь

— Мн насчетъ дровъ прошеніе, — продолжала она — Въ субботу мн жилецъ общался отдать за уголъ. Подождать до субботы — боюсь съ дровами опоздать. Давно уже раздаютъ. Кабы не роздали вс.

Колотовъ развернулъ платокъ, и встряхнулъ его.

— Эхъ, горе квартирныя хозяйки! Да неужто ужъ у тебя пятіалтыннаго-то на прошеніе нтъ! — произнесъ онъ.

— Есть, Ермолаичъ, но нельзя тоже дома безъ гроша быть. Я самъ-четвертъ съ ребятишками. И на картофель, и на ситный и на треску надо, чтобы питаться, а лавочникъ мелочной у насъ такъ и говоритъ: «сегодня на деньги, а завтра въ долгъ». Мн только о дровахъ два прошеніи: отъ себя и отъ сестры. Сестра при мн живетъ и поломойствомъ занимается. Да и у сестры-то заработка не завалило. Безъ дла на кофейныхъ переваркахъ сидитъ. Вотъ передъ самыми праздниками работа будетъ.

— Постой, постой… — перебилъ ее Колотовъ. — Да на одну квартиру по двумъ прошеніямъ дровъ не выдаютъ. Сколько ни пиши, все равно выдадутъ только по одному. Даютъ квартирной хозяйк, жилиц зачмъ-же дрова? Ее обязана хозяйка отоплять.

— Знаю я, ваше благородіе, я тертый калачъ. Прошенія я каждый годъ во вс мста подаю. Но отчего не попробовать? Можетъ быть, и не замтятъ? Въ прошломъ году мы по двумъ прошеніямъ получили: и я, и сестра.

— Странно. Какъ-же это такъ проглядли?

— А вотъ проглядли. Можетъ статься и нынче проглядятъ, такъ отчего лишній пятіалтынный въ прошеніе не просолить. Надо только написать умючи. Сейчасъ я теб одну штучку скажу, ваше благородіе.

— Въ угловомъ дом живешь? — перебилъ женщину Колотовъ.

— Да.

— А въ угловомъ, такъ знаю я твою штучку. Одна подастъ прошеніе съ одной улицы, а другая съ другой, и номера дома разные, а квартира подъ однимъ номеромъ.

— Отчего ты знаешь? — удивилась женщина.

— Да какъ-же спеціалисту-то по прошеніямъ не знать, если ужъ ты знаешь! Не надо только одновременно подавать прошенія.

— Удивительно, какъ онъ это все знаетъ! — воскликнула женщина, и прибавила: — Такъ вотъ, милостивецъ, два прошеньица въ долгъ, а платокъ у тебя останется. Бдность-то только очень ужъ одолла.

— Ну, ладно. Прошенія будутъ готовы завтра утромъ. Скажи только, отъ кого писать, адресъ и больше ничего не надо. Завтра приходи и получишь прошенія.

Колотовъ записалъ, что нужно, спросилъ сколько дтей у явившейся къ нему женщины и сколько у ея сестры.

— Вдовы-то вы настоящія? — спросилъ онъ, провожая женщину.

— Настоящія, настоящія, внчанныя. А моего покойника кто не знаетъ? Вся улица знаетъ. Пьяница былъ извстный, не тмъ будь помянутъ, царство ему небесное. Отъ, вина и сгорлъ.

Когда Колотовъ выпроводилъ вторую кліентку, Передъ нимъ стояла маленькая древняя старуха съ сморщеннымъ лицомъ, выглядывавшимъ изъ платка и груды разныхъ шерстяныхъ тряпокъ, клочьевъ ваты и поденнаго молью мха.

— Чего теб, бабушка? — спросилъ онъ.

— Степанида Захарова, николаевская солдатка, — отвчала старуха, не разслышавъ вопроса.

— Понимаю, понимаю. И тридцать шесть рублей пошли въ годъ получаешь. Знаю я, знаю. Немного ужъ вашей сестры николаевской солдатки осталось. Такъ что теб надо-то? Въ попечительство о передпраздничномъ пособіи прошеніе написать?

Старуха шамкала губами. Она опять недослышала, о чемъ ее спрашиваютъ, ползла. въ карманъ, вынула оттуда два мдные пятака и проговорила:

— Уступи за десять копекъ для старушки.

— Пятіалтынный, бабка. Дешевле не сходно писать, — отвчалъ Колотовъ и закричалъ надъ самой ея головой:

— Да о чемъ теб прошеніе-то писать?

— О дровахъ, о дровахъ, о дармовыхъ дровахъ, — отвчала старуха, услыхавъ, наконецъ, вопросъ.

— Тоже о дровахъ. Да какія-же теб дрова, бабка, коли ты въ углу живешь! Вдь въ углу живешь?

— Въ углу, въ углу… Два съ полтиной за уголъ плачу.

— Ну, вотъ видишь. Такъ зачмъ-же теб дрова-то, коли ты не квартирная хозяйка? Теб не дадутъ. Не дадутъ теб! — закричалъ Колотовъ.

— Отчего не дадутъ, коли всмъ даютъ. Что я за обсвокъ въ пол.

— Тебя обязана отапливать квартирная хозяйка. Дровъ теб не надо. Зачмъ теб дрова?

— Мн-то? Продамъ, квартирной хозяйк продамъ. Ей продамъ. За уголъ смняюсь. Да теб мало гривенникъ-то, что-ли? Такъ вотъ еще дв копйки.

— Ничего мн не надо, ничего. Уходи. Зря о дровахъ писать будешь. Попусту только твои двнадцать копекъ пропадутъ. Спрячь деньги и уходи.

Старуха не понимала и шамкала губами.

— Отчего-же другія-то пишутъ? — спросила она наконецъ.

— Зря пишутъ. Теб опытный человкъ говоритъ. Уходи. Мн написать прошеніе не лнь, все-таки заработокъ, но я тебя-же жалючи отказываюсь. Спрячь деньги и иди.

Колотовъ выпроводилъ все еще недоумвающую старуху за дверь и сказалъ жен:

— А что-бы намъ адмиральскій часъ справить? Сейчасъ пушка выпалила.

— Можно. Картофель сварился, селедка есть, — отвчала жена. — У тебя въ посудин-то тамъ осталось?

— Осталось-то, осталось, да мало на двоихъ. Что-же намъ бдняться-то? Сорокъ восемь копекъ получилъ. Двугривенный министерству финансовъ пожертвовать можно. Ты накрывай столъ и припасай все, а я живо спорхаю.

Колотовъ надлъ фуражку съ замасленнымъ краснымъ околышкомъ, взялъ съ окна порожнюю бутылку и выбжалъ изъ квартиры.

1903