Писарь

— Прежде всего о дармовыхъ дровахъ.

— Знаю… Гласному городской думы Завитухину. Прошеній ужь штукъ тридцать ему написалъ отъ разнаго бабьяго сословія.

— Да, да… По полусаженкамъ выдаетъ и нон дрова такія хорошія… У насъ на двор получали ужъ. Я видла.

— Еще куда?

— А въ приходское попечительство. Тамъ къ празднику тоже можно. Хоть по полтора рубля, а все-таки выдаютъ. Мало, но даютъ на сиротство.

— Мало! Двнадцать копекъ мн заплатишь — полтора рубля получишь. Все-таки рубль и тридцать восемь будешь въ барышахъ. И туда писали. Знаю. Потомъ въ человколюбивое общество, что-ли?

— Вотъ, вотъ. Пожалуйста, голубчикъ.

— Ладно. Напишемъ. Это три. А четвертое-то прошеніе куда?

— А четвертое городской голов можно. Тамъ на сапоги даютъ, на калоши, ино и за квартиру платятъ.

— Знаю. Что ты ученому-то говоришь! Порядокъ извстный. Писали сто разъ. Голова передастъ въ комиссію по благотворительности, а оттуда черезъ члена ршеніе. Напишемъ.

Женщина переминалась.

— Можно-бы и еще въ два-три мста, да вотъ денегъ-то у меня нтъ, — сказала она.

— На нтъ и суда нтъ. А будутъ деньги, такъ приходи, напишемъ. Я вс мста знаю, гд жаренымъ пахнетъ, — отвчалъ Колотовъ и началъ писать.

II

Перо Колотова выводило заголовокъ къ прошенію о дровахъ:

«Его превосходительству господину члену коммиссіи по раздач дровъ бднымъ Василію Кондратьевичу Завитухину прошеніе».

— Знаешь, какъ Завитухина-то величать? — спросилъ онъ вдругъ женщину.

— А какъ его звать-то? Постой… Кажись, Константинъ Николаичъ.

— Ну, вотъ и врешь! Идешь писать прошеніе о дровахъ, и не знаешь, кому. А вотъ я спеціалистъ, такъ знаю. Василій Кондратьичъ онъ. А Константинъ, да и то не Николаич, а Александровичъ — это предсдатель приходскаго попечительства, гд праздничныя раздаютъ.

Женщина поклонилась.

— Ты ученый — теб и книги въ руки, а намъ, сиротамъ, гд-жe знать.

— Ну, то-то. Посмотрлъ-бы я, какъ теб ходячій писарь написалъ-бы, тотъ самый, что умеръ, которымъ ты меня упрекаешь, что онъ теб по семи копекъ за прошеніе писалъ.

— Нтъ, милостивецъ, онъ зналъ, онъ все чудесно зналъ — нужды нтъ, что пьющій былъ, — отвчала женщина.

— Не могъ онъ Василія Кондратьича знать, потому что Василій Кондратьичъ этотъ только ныншнею осенью назначенъ. Не мели вздору. А вотъ назвалъ-бы онъ его въ прошеніи Константиномъ Николаичемъ, онъ-бы и разсердился за непочтеніе… разсердился и не далъ-бы дровъ. Зря-бы прошеніе пропало. Да… Такъ вотъ ты пятачка-то и не жалй, что спеціалисту передала. Спеціалистъ напишетъ по настоящему, что и какъ — всему тебя обучить и наставить. Вотъ какъ о дровахъ надо заголовокъ длать.

Колотовъ прочиталъ написанное и спросилъ:

— Вдова ты, мужнина жена или двица? Крестьянка, мщанка или солдатка? Званіе…

— Двица, двица, миленькій… Крестьянская двица Новгородской губерніи, Крестецкаго узда Василиса Панкратьева.

— Совтую писаться вдовой. Дйствительне. Лучше помогаетъ. Вдь по паспортной книг никто проврять не станетъ. Вс вдовами пишутся. У кого и настоящій-то мужъ есть — и т вдовами себя обозначаютъ.

— Ну, вдова, такъ вдова, миленькій, — согласилась женщина. — Теб съ горы видне.

— Ладно. А сколько дтей.

— У меня-то? Да двое, голубчикъ.

— Напишемъ пятеро. Такъ лучше. Да и число кругле. А если будутъ обслдовать и придутъ, то говори, что у тебя пять и есть, а трое въ деревн. Вдь ты крестьянка?

— Крестьянка, батюшка.

— Самъ-то при теб?

— При мн. Да что онъ! Только пьетъ безъ пути, да меня колотитъ, — махнула рукой женщина. — А подмоги никакой. У меня-же отниметъ, если какой двугривенный увидитъ. Работалъ тутъ какъ-то на конкахъ, снгъ сгребалъ, а потомъ вдругъ пересталъ ходить… Желаю, говорить, отдыхать, потому я человкъ больной и испорченный… Теперь все лежитъ…

— Ну, довольно, довольно. Завела машину, такъ ужъ и не остановишь. Я для того спросилъ, чтобы наставить тебя. Его ты ужъ куда-нибудь прибери, если обслдовать придутъ. Ужасно не любитъ, когда изъ-за занавски торчитъ такое чудище мужское, — говорилъ Колотовъ.

— Милый, да вдь у меня жильцы, я квартирная хозяйка: такъ какъ-же…

— Ну, я предупредилъ. А теперь мое дло сторона. Также, чтобы посуда казенная на стол и на окнахъ не стояла. Этого не любятъ обслдователи.

— Да вдь гд попало ставятъ, черти. Ино и не самъ поставить, а жильцы. Конечно, не порожнюю не поставятъ, потому тоже боятся за золото-то въ ней…

— И порожнюю посуду убирай. Все это я для того говорю, чтобъ мое прошеніе дйствительне было. А то вдь зря… Казенную посуду не обожаютъ.

Перо Колотова стало писать. Писалъ онъ, довольно долго и наконецъ сталъ читать: