Суд
До начала судебного процесса морское ведомство провело допросы членов команды Кидда — как тех, что были задержаны вместе с ним, так и тех, кто был арестован позже и доставлен в Лондон адмиралом Джоном Бенбоу. Следователям нужно было найти двух свидетелей, готовых предать своих корабельных товарищей и выступить на суде с разоблачением их пиратской деятельности. После серии допросов таких предателей нашли — ими стали Роберт Брэдинхем и Джозеф Палмер.
Чувствуя, что суд не за горами, а у него все еще нет надежных доказательств своей невиновности, капитан попросил Адмиралтейство передать ему ряд документов, без которых он «не мог себя защитить». Министры передали просьбу Кидда депутатам Палаты общин, и те велели парламентскому клерку Джодреллу и секретарю Адмиралтейства Барчетту удовлетворить просьбу арестанта. Кидд составил список необходимых документов: два французских паспорта; письмо Белломонта, изъятое на борту корабля «Эдвайс» его командиром — капитаном Уинном; инструкции лордов Адмиралтейства относительно каперского свидетельства; папка в синей обложке, содержащая имена судовладельцев и данные о денежных взносах. Джодрелл и Барчетт приступили к поискам затребованных документов. Но уже на следующий день Барчетт заявил, что о местонахождении документов должен знать Джодрелл, поскольку все они были переданы в Палату общин. Тяжелым ударом для Кидда стало известие о том, что французские паспорта, подтверждавшие законность сделанных им призов, найти не удалось[35].
К 30 апреля сторона обвинения была готова передать материалы следствия в суд. Томас Бейл, действующий прокурор Адмиралтейства, зашел так далеко, что еще до начала суда выложил все улики перед судьями, но они отказались от каких-либо комментариев. Главное, однако, что служители Фемиды узнали точку зрения правительства по этому делу.
Суд был назначен на 8 мая. Он должен был проходить в Олд-Бейли — судебной палате, расположенной на одноименной улице возле Ньюгейта. Еще до начала суда Кидд написал ее председателю примечательное письмо:
«
Прежде, чем я смогу ответить на выдвинутые против меня обвинения, я для своего оправдания молю о разрешении уведомить вашу светлость о том, что я не захватывал никаких других кораблей, кроме тех, что имели французские паспорта.
Будучи уверенным, что они могут и должны быть приняты во внимание для моего оправдания, я сдался милорду Белломонту, хотя мог найти себе убежище в любой части света.
Но милорд Белломонт, продав свою долю в моем судне и в «Эдвенчуре», решил, что ему выгодней выставить меня в образе пирата, так как это позволило бы ему претендовать на долю в моем грузе, и, соответственно, он лишил меня французских паспортов, запугал и привлек на свою сторону некоторых из моих людей, чтобы выставить меня в ложном свете, и с помощью писем, адресованных своим друзьям, убедил их признать меня пиратом, рассчитывая получить от короля новое пожалование на мой груз.
Чтобы уничтожить меня наверняка, а мой груз конфисковать, он переслал все бумаги, которые могли либо оказать мне незначительную помощь, либо, как он полагал, свидетельствовать против меня, но удержал при себе французские паспорта и некоторые другие документы, которые, как ему было известно, могли оправдать меня и разоблачить его лживое намерение выставить меня в образе пирата.
Если предприятие, в котором меня задействовали, было незаконным или имело дурные последствия для торговли нашего народа, ответственность за это должны нести мои судовладельцы, знающие законы, а не я, кого они сделали орудием своего корыстолюбия.
Некоторые знатные особы хотели бы моей смерти ради спасения своей чести, а иные — чтобы обезопасить свою торговлю и успокоить [Великого] Могола за преступления, совершенные не мной, а другими людьми. Но, милорд, как бы ни сложилась моя судьба, я не буду способствовать своей собственной погибели, защищаясь от этих обвинений, пока мне не вернут мои паспорта…
Пусть мне вернут мои паспорта. Я готов защищаться, но без них мне не удастся это сделать.
Я не боюсь смерти, но не хочу быть своим собственным убийцей, и если английский суд решит лишить меня жизни, не вникнув в мое положение, я буду думать, что моя смерть заставит лишь малое количество людей поверить в справедливость нашего правосудия».