Пир во время чумы

Усков сидел в кресле согнувшись, закрыв глаза, по его впалым морщинистым щекам текли слезы. Николаю стало так муторно, словно он ударил старика или ребенка. Выпил коньяку, другую рюмку сунул в безвольную руку Ускову, но старый вор не удержал, рюмка упала на ковер. Николай разозлился, снова наполнил рюмку, запрокинул голову Ускову и вылил в его кривящийся рот коньяк. Усков поперхнулся, натужно проглотил, пробормотал:

– Будьте вы прокляты.

– Мы прокляты, а тебя, так живым на небо пора тащить? – зло спросил Акула. – Чего разнюнился, как баба? Чего такого тебе Мефодий сказал?

– Он спросил… – Усков икнул. – Он спросил, сколько моим ребятам годков.

Акула знал своего крестного, понимал, что это не пустая угроза. Видно, Усков тоже хорошо знал Мефодия.

– Я повешусь, он не посмеет тронуть сирот. – Усков утерся, выпил еще, зыркнул с ненавистью.

– Ты что, сука, в гестапо попал? – вспылил Николай. – Слушай и запоминай! Пока я живой и на свободе, никто не посмеет и пальцем тронуть твоих пацанят!

– Ты не знаешь воров! Аленке уже семнадцать, на сходке ее порвут.

– А ты не знаешь меня, – тихо ответил Акула. – Если что, то первым умрет Мефодий. Он мне заместо отца, но убью, как собаку, прежде чем рот откроет. Вот тебе крест! – Он широко перекрестился.

– Ты что же, против своих пойдешь? – не веря, спросил Усков. – Тебя же везде найдут.

– Держи деньги и не бросайся больше. – Акула сунул сверток в руку старого вора. – Мы сделаем так. Мне показываться на глаза моим бойцам нельзя. Ты прав – сразу соучастник, а то и организатор. Где моя дурья башка раньше была? Но я не отступлюсь. Ты свою «Волгу» перегони в свой гараж. Ездить будем на «Жигулях», они ничьи, от них дороги нет. Вопрос один: как определить момент мочиловки? Машину, так думаю, надо ставить не у их квартиры, а у того дома, что они тогда рассматривали. Нечего за ними кататься, засечь могут. А мочить будут обязательно вечером, поутру народ на работу идет, и машин на шоссе много, можно в затор попасть. Надо встать неподалеку от того подъезда, ждать…

– Да я готов ждать всю оставшуюся жизнь! – Усков поднялся, показывая готовность бежать в засаду немедленно.

– Сиди, старый пень. У тех людей все рассчитано до минуты. Раз они сегодня стреляли, значит, сегодня на дело не пойдут. Когда к месту приедут, их машина у подъезда стоять не будет, встанет в конце улицы. Эх, знать бы, кого они хотят порешить – бабу или мужика?

– Скорее мужика, – сказал Усков.

– Скорее, вернее… Нам надо знать точно. Стрелки засядут в подъезде. Машина, а то и две будут стоять поодаль, один филер, может, и больше, встанет в магазине, будет гулять с коляской и радиотелефоном. Когда жертва прибудет, филер даст команду в подъезд и уйдет. Когда мои придурки отстреляются и выскочат на улицу, они должны попасть в твою машину. Если ты вырулишь на площадь – все, тебя не достать. Убийство-то организуют те же бандиты, только государевы люди. Они орать по рациям не могут.

– Николай Николаевич, я завтра поутру подъеду к жилью жертвы, встану в сторонке и погляжу, кто из подъезда выходит, на чем ездит. Я так понимаю, раз убивают государевы, то и жертва не простой человек и за ней должна прийти тачка.

– Неплохо, завтра с утра и двигай. Дом обычный, там много подходящих людей жить не должно. Подумай, Сергей Васильевич: какую нам для стволов упаковку приготовить. Если все сложится, ты должен моих бойцов сразу отвезти на вокзал, потом я к тебе сажусь, забираю стволы, и дуем в аэропорт.

– Две лопаты, общий чехол, – ответил Усков.

Можно не поверить, но задуманное убийство депутата Думы Галины Старовой удалось. И дрожавший от страха уголовник не промахнулся, другой уголовник отвез наемников на вокзал. А Николай Тишин по кличке Акула на следующий день с горячими стволами сел в грузовой самолет, вернулся в теплую постель, словно болел, болел и узнал о происшедшей трагедии по телевизору. Но в голодной, затопленной грязью Котуни по убиенной особо не плакали. Когда человеку есть совсем нечего, он черствеет. Да и любой депутат Думы в глазах человека голодного не человек вовсе, а сытый, вороватый прилипала. Люди в большинстве не знают, что среди сотен воров и болтунов работала в Думе добрая, отзывчивая женщина Галина Старова – видимо, за человеческую доброту ее и убили.

Глава 5

В Котуни и не ведали, какую громадную волну протеста и ненависти подняло в Москве, Петербурге и некоторых других крупных городах убийство Галины Старовой. А в Москве и Петербурге не знали, что людей в России довели до края, многих и через край, люди голодали, одни озверели, другие впали в спячку, и теперь стреляй, в кого хочешь, пусть даже в депутатов Думы – их не проймет.