Пёс, который изменил мой взгляд на мир

За время, пока мы шли, я пару раз замечал в отдалении грузовики, поднимавшие тучи пыли, но они старались объезжать нас стороной, в буквальном смысле. Они знали, что мы будем останавливать и обыскивать их. Я уже смирился с мыслью о том, что единственный шанс переговорить с каким-нибудь водителем может возникнуть только в самой деревне, если машина окажется там.

С утра небо было обложено тучами, которые наползали в долину с гор. Прогноз погоды обещал дожди ближе к вечеру, и я надеялся, что мы успеем вернуться на базу раньше.

По размерам Баракзай был куда меньше, чем Наузад, но именно здесь простирались поля, кормившие город. Деревня состояла из замкнутых жилых комплексов по несколько домов с общим двором, обнесенных стенами. То же самое мы видели и в Наузаде. Скорее всего, эта манера застройки была общей для всего Афганистана. Комплексы построек соединялись между собой узкими, запутанными проулками. Пока мы шли по ним, к нам то и дело подбегала ребятня в грязных рубахах и шароварах, выпрашивая ручки и карандаши.

Все они бегали босыми. Я допустил ошибку и вручил карандаш темноволосому пацаненку с ярко-синими глазами, который отлично показывал жестами, что именно ему было надо. Тут же вокруг меня образовалась небольшая толпа. Они тянулись ручонками, хватали меня за одежду и за руки.

Я не хотел показаться грубым, но это надо было пресечь. Последнее, чего бы нам всем хотелось, это чтобы кто-то из них сорвал у меня с пояса гранату и убежал. Я подозвал нашего переводчика, который тут же подошел и разогнал детвору криком и бурной жестикуляцией. Но еще пару карандашей и фонарик они все же успели стянуть.

Важной частью нашей миссии в Афганистане было завоевывать сердца и души людей, как нам объясняли перед отправкой, но я не понимал, что у них на уме. Нам говорили, что президент Карзай просил, чтобы мы приехали сюда, но это была лишь публичная сторона политики. На самом деле, он в нас нуждался, чтобы удерживать власть в этом регионе. Кто-то из местных был нам рад, кто-то выражал недовольство, и это было естественно. Одно я знал твердо: если силы коалиции не смогут обеспечить Афганистану безопасность и стабильность, мы наверняка потеряем поддержку мирных жителей.

И не важно, кто и как относился к решению о вводе войск в Афганистан. Оставить Талибан у власти, чтобы они и дальше плодили здесь террористов, было бы плохо для всех.

Моя рация внезапно ожила. Один из парней спрашивал, что ему говорить в ответ, потому что его спрашивают – не русский ли он солдат. Еще один показатель того, насколько изолированными и отрезанными от всего мира были эти люди. Талибы запрещали радио и телевидение, поэтому все вещание прекратилось, когда они пришли к власти. В результате многие в Гильменде даже не знали о действиях США в 2001 году.

Не успел я нажать на кнопку для ответа, как в наушниках послышался саркастический голос босса. «Наверное, неплохо было бы сообщить, что мы британцы и пришли сюда им помочь», – предложил он.

По мере того как мы шли через деревню, вокруг появлялось все больше людей. Кто-то выглядывал из-за угла, кто-то из приоткрытых ворот. Никаких эмоций на лицах. И только мужчины, ни одной женщины. Все как один бородатые – если, конечно, возраст позволял. Все одеты одинаково: серая или голубая рубаха навыпуск, мешковатые штаны и кожаная обувь, видавшая лучшие дни.

Когда мы проходили по улице, достаточно широкой для машин, я заметил проехавший в отдалении небольшой минивэн. На крыше сидели дети, я помахал им рукой, и двое мальчишек помахали в ответ.

Чуть дальше мы обнаружили некое подобие рыночной площади. Здесь торговали какими-то подгнившими фруктами и овощами. Перед раскрытыми настежь дверями мастерской лениво прохлаждались двое подростков. Рядом, прямо на земле, среди пятен машинного масла были беспорядочно свалены какие-то автозапчасти.

Из полуразрушенного строения, где, судя по всему, когда-то находился магазинчик, вышел старик с морщинистым лицом и на удивление ясными глазами. Он волок деревянную клетку с пестрой птицей, отчаянно хлопавшей крыльями. Не знаю, служила она украшением дома или годилась в пищу, но он очень хотел нам ее продать. У меня не было при себе денег, и я сильно сомневался, что боссу понравится, если из патруля я вернусь с птичьей клеткой в руках, так что я отрицательно замахал руками – мол, спасибо, не надо, и даже пытался выговорить по-афгански: «Салям алейкум».

В ответ он непонимающе уставился на меня. Видимо, попытка оказалась не засчитана. Если бы рядом был Гарри, я бы попросил его узнать у старика, не знаком ли тот с каким-нибудь водителем грузовика. Но, увы, мне не повезло.

Чтобы попрощаться, я приложил правую руку к сердцу – мне казалось, этот жест приветствия и мира должен быть понятен всем. Правда, для этого пришлось отпустить автомат, который повис на боку, но левой рукой прощаться было нельзя: афганцы считали, что она годится только для того, чтобы подтирать зад. Так что, если я не хотел оскорбить старика, выбора у меня не было.