Пёс, который изменил мой взгляд на мир

– Я Наузаду принес кое-что, – сказал он, показывая старую подушку из красного атласа с выцветшей золотой вышивкой в виде листьев. Будь она почище, ей было бы самое место на диване в приличном доме.

– Откуда ты это взял?

– Валялась, пришлось подобрать, – ответил он с хитрой улыбкой.

Я ухмыльнулся в ответ. Лишних вопросов задавать я не хотел. Достаточно и того, что у Наузада появилась первая в жизни лежанка.

Я открыл калитку и прошел к тому месту, где Наузад обычно лежал – под маскировочным брезентом. Когда я положил туда подушку, пес с подозрением обнюхал ее, а потом улегся и свернулся клубочком.

– Отличный выбор, Джон. По-моему, ему нравится.

Мы ушли и оставили Наузад возлежать на своем новом ложе, наблюдая через сетку за тем, как медленно движется мир вокруг.

Несколько человек регулярно навещали пса в свободное от службы время. Мне кажется, для них это было возвращением к нормальной жизни, они подкармливали его галетами, хотя и не решались пока заходить в загон. Наузад по-прежнему никого, кроме меня, к себе не подпускал и всех чужих встречал угрожающим низким рычанием. Насколько серьезны при этом его намерения, желающих выяснить не находилось.

Для всех было безопаснее держать его в вольере. Пока что он больше не пытался перепрыгивать через ограждение, и я полагал, что до следующего обстрела проблем с ним не будет. Когда он выходил наружу, ребята знали, что его лучше не трогать. Я подумывал о том, чтобы надеть на него ошейник, но для этого надо было дождаться, пока Лиза мне его пришлет.

По правде говоря, я и сам до сих пор его несколько опасался, поскольку не знал, насколько Наузад мне доверяет. Он вполне способен был покусать меня, вздумай я повязать ему на шею веревку. Кроме того, мне приходилось все время следить, чтобы полицейские не вздумали снова использовать его для собачьих боев, несмотря даже на то, что босс их предупредил четко и ясно: такого на базе мы терпеть не станем.

Наузада вроде бы вполне устраивал его загончик, однако всякий раз, когда я приходил его кормить, он пытался протиснуться наружу. Время от времени ему это удавалось, тогда он совершал обход базы по периметру изнутри, принюхивался, рыл землю и метил территорию, пока я старался заманить его обратно. Обычно это удавалось сделать с помощью угощения. Банка свиной тушенки, открытая у него под носом, срабатывала каждый раз.

После нашего разговора с Лизой я временами задумывался, а был ли мой план по спасению собаки такой уж хорошей идеей. Порой мне казалось, что нет. Кому захочется брать в дом бойцового пса? Да и как его можно пристроить, даже если очень захотеть? Наузад не был приучен жить в помещении, он не умел ладить с людьми. Однако днем он, как правило, вел себя тихо… так, может, стоило бы посвящать какое-то время социализации? До сих пор у него не было позитивного опыта с двуногими, верно? И он заслуживал нормальной собачьей жизни. Однако в глубине души я сознавал, что для любого потенциального владельца Наузад станет сущим кошмаром.

Я оттягивал принятие решения. Говорил себе, что надо подождать, не придумает ли Лиза что-нибудь. Мне не хватало смелости взглянуть в глаза реальности. Это был трусливый способ оттянуть неизбежное.

Близость зимы была уже очевидной, вечерами становилось гораздо прохладнее, а ближе к утру температура падала почти до нуля. Теперь я натягивал теплую куртку, едва только солнце опускалось за горизонт.

К этому моменту я провел в Афганистане чуть более семи недель, и мы входили в период «отдыха и восстановления», когда ребятам разрешали на десять дней вернуться домой, в Великобританию. Несколько человек уже уехали, и время дежурства наступало для остальных еще чаще. Теперь в патруль выходили даже повар и механики, которые, впрочем, не возражали против хоть какого-то разнообразия в своей рутине.

Мы патрулировали пустынные лабиринты улочек, заваленные мусором и камнями, никогда не уходя от базы слишком далеко. Мы все еще терпеливо ждали, когда же старейшины до чего-то договорятся с местным главой Талибана.

Чаще всего на базу мы возвращались, так и не повстречав никого из местных, и меня это разочаровывало. Я хотел бы пообщаться с афганцами. Должен признать, что все мои попытки наладить взаимопонимание с полицейскими успехом не увенчались – скорее наоборот, но винил я в этом только их самих. Я не мог делать вид, что отношусь к ним без враждебности, после всего, что они учинили с Наузадом и другим бойцовым псом.